The Corporation and the Twentieth Century

По причинам, выходящим за рамки предвыборного сезона, Федеральная резервная система во второй половине 1928 года оставалась в состоянии покоя. Бенджамин Стронг умер в октябре, и его место в ФРС Нью-Йорка занял его дублер, Джордж Харрисон. В то же время Герберт Гувер вступил в должность, одержав оглушительную победу на выборах. Калвин Кулидж верил в независимость ФРС и постоянно поливал холодной водой любые разговоры о спекулятивных излишествах на фондовом рынке. Когда Стронга не стало, а его друг-единомышленник Гувер вскоре оказался в Белом доме, Адольф Миллер почувствовал себя смелее. Он обвинил Нью-Йорк в бездействии системы во второй половине 1928 года, когда цены на акции и объем кредитов "колл" продолжали расти. По его мнению, это было время "разгула оптимизма и пьянства". 27

Как и Стронг, Харрисон понимал, что заемные средства являются взаимозаменяемыми и что единственным способом подавить "спекулятивные" инвестиции является общее повышение ставок - тупой инструмент. Комитет по открытым рынкам предложил повысить ставки в начале 1929 года. Но у Миллера была другая идея. По его инициативе Совет выпустил, а затем обнародовал директиву для банков-членов, предписывающую им "сдерживать прямое или косвенное использование кредитных средств Федерального резерва для содействия росту спекулятивных кредитов". 28 Это была политика "прямого действия", задуманная как бесплатный обед из реальных банкнот: спекуляция будет ограничена без какого-либо повышения ставок по "реальным" кредитам, включая кредиты политически влиятельным сельскохозяйственным интересам. Само собой разумеется, банкам было трудно понять, что Совет директоров посчитает "спекулятивным" заимствованием, поэтому такая политика нарушила кредитование в целом. В ответ на протесты резервных банков, особенно нью-йоркских, эта политика оставалась в силе до лета 1929 года. 29 Она мало чем помогла рынку кредитов до востребования, хотя и переместила источник средств в банки, не являющиеся членами банка, и небанковские организации. Многие, включая Роя Янга, который к тому времени был председателем Совета директоров, считали политику прямых действий просто неэффективной мерой воздействия; другие задавались вопросом, не ослабила ли она банки и не посеяла ли семена сомнений в готовности ФРС поддержать эти банки во время кризиса. 30

Уже к весне 1929 года американская экономика начала замедляться. Зарубежные экономики уже входили в рецессию. Ставки по всему миру росли, поскольку золотой стандарт усиливал дефляционный эффект от того, что США (и, в еще большей степени, Франция) накапливали золото. 31 К лету ставки выросли до 5,5 % в Великобритании и Нидерландах, 7 % в Италии и 7,5 % в Германии. 32 Федеральная резервная система была хорошо осведомлена об этих событиях; и, хотя взгляды по-прежнему были прикованы к фондовому рынку, в августе Совет был готов выслушать компромисс, предложенный Харрисоном: ФРС Нью-Йорка повысит учетную ставку до 6 % в попытке обуздать спекуляции на фондовом рынке, одновременно снизив ставки по краткосрочным коммерческим кредитам для бизнеса. Неудивительно, что это не возымело должного эффекта. 33

Именно в августе началось сокращение промышленного производства, и американская экономика пошла на спад. С июля по октябрь промышленное производство упало на 3 %, что означает годовой темп падения в 13 %. 34 Некоторое время фондовый рынок не замечал этого. За период с 1920 до середины 1927 года индекс Dow Jones Industrials Average удвоился; к тому времени, когда 3 сентября 1929 года он достиг своего пика 381,17, индекс Dow снова почти удвоился. 35 Но внезапно рынок начал колебаться. Утром в "черный четверг", 24 октября, на торговой площадке Нью-Йоркской фондовой биржи началась паника: цены рухнули. Томас Ламонт быстро собрал многих самых известных банкиров города на Уолл-стрит, 23, и они собрали 240 миллионов долларов "для поддержания торгов в нормальном состоянии". 36 Несмотря на рекордный объем почти в 13 миллионов сделок, которые тикеры регистрировали до поздней ночи, Доу закончил день всего на 2 процента ниже уровня предыдущего дня. Однако в "черный понедельник", 28 октября, даже банкиры не смогли унять панику. Рынок упал на 13 процентов. На следующий день, в "черный вторник", он упал еще на 12 процентов. Все дни стали черными. Ко второй неделе ноября Доу упал чуть более чем наполовину от стоимости 3 сентября.