The House

Он приостановился, посмотрел на меня, решил, что я созрел для лобовой атаки и легко и просто объяснил, что от меня требуется. Ослышаться или неправильно понять его я не мог. Мне предлагалось стать палачом. Настоящим. В самом прямом смысле слова. Фокус тут в том, что хрупкие реальности Дома стали ускользать и рушиться; остались лишь бессмысленные игры для психов и пошлые сексуальные утехи, как у Шутника. Скорее всего именно поэтому Сэм и покинул нас. Мазель же не хочет, да и не может позволить развалиться этому чудесному Дому. И их советом, или как их там, было принято решение устроить смертную казнь. Вернее, сначала были похороны, и затея удалась великолепно, вываленный из гроба покойник даже усилил необходимое впечатление, спасибо. Но... Траурная панихида по умершему своей смертью вызывает не те ощущения и переживания. Оставшиеся, в основном, радуются, что сами живы. Никакой опасности, никакого напряжения воли, так – шекочущий нервы декор. Казнь - дело совсем другое. Это – Живая Смерть. О, об этом можно очень много говорить!

Мазель чуть закатил глаза и убрал руки со стола. Чувствовалось, что он возбужден, хотя не хочет этого показать. Но это не было нездоровым возбуждением садиста. Мне показалось, что он, скорее, представляет себя на месте осужденного, и что за всем этим есть еще что-то, о чем мне, непосвященному, не узнать никогда.

Конечно, продолжал Мазель, можно бы было выбрать на эту роль кого-нибудь из своих, но... Тут масса нюансов. Во-первых, палачу не удастся остаться анонимным: здесь все, так или иначе, знают друг друга. И потом палач - фигура мистическая, незнакомец тут подходит идеально. В этом члены Совета единодушны.

Я остолбенел. Видя мое состояние, Мазель впервые откровенно выказал нервозность – вскочил из-за стола и заходил по кругу.

- Вас наверняка волнует несколько моментов. Первый – это, конечно, будет ли казнь настоящей. Увы, я не могу ответить вам на этот вопрос. Поведение палача во время экзекуции, его... эмоции - вам не сыграть этого, да и никому не сыграть. Но если вам будет легче считать, что казнь – такая же декорация, как многое в этом доме - пожалуста, думайте так. Согласитесь, я ведь мог просто сказать, что казнь - фикция. И вы бы сделали это играючи. Но я не хочу подтасовок. Вы ведь и про похороны думали, что... В общем, как видите – я с вами откровенен настолько, насколько это возможно. И еще одно, может быть вам это поможет, - человек, которого... В общем, осужденный - подумайте над этим! - сам вызвался на эту роль. Сам. И у него, поверьте, есть для этого основания.

- А что если я откажусь?

Выговорить это было нелегко: я просто по-детски боялся этого человека. Который, похоже, действительно не представлял себе, что я могу воспротивиться его воле. Он остановился, повернулся ко мне и вдруг расхохотался. Мне стало еще страшнее.

- Знаете, эта нимфоманка, Джулия, говорила мне, что, судя по тому, как вы выбирались из Дома, и вообще по вашей реакции, вы – распространенный тип труса-авантюриста. Это когда и хочется, и колется. Вот сейчас вы ведь про отказ просто так сказали. Вам же хочется в этом поучаствовать, а? Не поверю, что нет. Представьте: однажды в жизни испытать, что это такое – убить человека. И при этом почти анонимно. Никто, кроме Совета, не узнает, что палач - это вы, ручаюсь! Только если вы сами почему-либо не захотите открыть лицо. Такое тоже может быть, уверен. Но главное – вы избавлены от моральной ответственности. Какой бы то ни было. У вас просто нет выбора. Поверьте мне.

Последнего он мог бы и не говорить - тут я сразу ему поверил. Не знаю, намеревался ли он напугать меня, но как-то неожиданно стало легче. Противное, но волнующее предвкушение отодвинуло во мне все остальные беспомощно барахтающиеся ощущения. Я понял, что Мазель прав: вот сейчас-то и начинается настоящее приключение. Самая нереальная реальность. В то же время, краешком сознания, я понимал, что меня «сделали», «обработали», что Мазель знал, куда нажимать. Но в этом была подлая приятность.

Мазель легко почувствовал мое состояние – вскинул руку, показывая, что говорить ничего не надо, а надо сидеть молча. Я что – зомби? - отстраненно подумал я. - Может быть... Наверное, это приблизительно так и происходит с зомби: сначала - сопротивление чужой воле, потом перелом, а после – полное почти чувственного удовольствия подчинение.