The Nocturnal Ones

Но эти границы размывались. Луна представляла себя на его месте, как будто смотрела чужими глазами как своими, не чувствуя разницы. Как в бредовом сне, растягивающимся в вечность, в пропасть размером в полторы тысячи лет. Как бы она чувствовала себя на его месте?..

Да она была бы сейчас в ярости.

Она и была в ярости, не понимая причин этого, и её собственные пальцы так же судорожно сжимались. Она слышала слова Сталкера как собственные, вроде бы и понимая их до конца, но слыша и то, что за ними скрывалось.

То, что на самом деле приводило в ярость его… и не только его.

- Ничего не сделала, – Луна провела ладонью по холодному стеклу, смотря полуприкрытыми глазами за него. – Она подняла тебя… правильно?

Её голос был безэмоционален и спокоен – на первое звучание. Но если бы не шум дождя и не собственная злость Сталкера, затмевающая внимание, монстр бы заметил, что с этим голосом что-то не так.

- …она открыла эту охоту, – продолжила всадница тихо. – Ты был оружием в её руках. Её оружием в этой охоте.

Он даже не заметил, что она повторила его мысли, как будто бы зная их, как будто что-то из этого он сказал вслух. Он был слишком зол, чтобы заметить, что они озвучены ею, а не им.

- Действительно, она сделала это… я был всего лишь Её оружием.

Тлеющий уголек был рядом. Был где-то здесь. Раскопай его, дыхни на него – и костер ярости вновь ярко-ярко вспыхнет. Может, в последний раз, прежде чем окончательно погаснуть – или спалить всё вокруг.

Иногда за кратковременными целями ты не видишь общей картины того, что с тобою происходит, продолжая радостно обманываться. И пусть масштаб их «охоты» был совершенно несопоставим, цели различны, в итоге всё приходило к одному и тому же итогу, к одному и тому же выводу.

Луна смотрела на простирающийся внизу город, но словно бы не видела его. Перед глазами стояли заметаемые снегом руины: огромный разрушенный мир, освещаемое лунным светом пепелище. Никого не осталось – и неважно, кто был этим «кем-то». Исчезнувший в веках народ, который она никогда не видела, но который почему-то кажется ближе, чем люди? Её подчиненные, с которыми она распрощалась навсегда? Родители, которых она уже и не помнит?

Никого не осталось, ни своих – ни чужих. Она была одна на этих руинах, не зная, куда идти и остался ли здесь хоть кто-то живой. Кто-то свой.

Ничего не было – и не было иной цели, кроме как молча бродить среди этих руин, не понимая, что же ещё нужно от тебя странному богу, покровительнице ночи. Почему именно ты? И что дальше? Куда дальше?..

Луна никогда не задумывалась, почему и зачем она живет. Это был вопрос, который просто не обсуждался ею, нечто само собой разумеющееся. Разбойница ставила кратковременные цели, достигала их и шла дальше. Жила, просто чтобы жить и убивать. Пока вдруг не обнаружила, что вся её жизнь прошла как во сне, как будто… под чьим-то присмотром.

Селемене привела её сюда. Может ли быть простой человек столь удачлив, живуч, чтобы постоянно стоять на краю смерти, буквально уже перешагивая эту границу, и возвращаясь, когда другие умирали?.. Она с детства хорошо видела в темноте, а её странный взгляд пугал окружающих, но если первое было скорее небольшой особенностью, то второе всадница списывала на свою уверенность в себе. Для неё это было не более чем умение вызывать страх – и в этом не было ничего необычного. Ничего сверхъестественного.

Ей стоило задуматься обо всём этом ещё когда она перешагнула порог храма Селемене – уже как своя среди бывших врагов. Свою новую дочь богиня нашла и вела её с самого детства. «Воспитала» её – как монстра и как предводителя – прежде чем второй раз лишить всего и привести в культ.

А Луна была и рада второму шансу, схватившись за него. Не понимая и даже не имея шансов, предпосылок понять, что стала частью игры ночного божества, играющего на её эмоциях, на её стремлениях, на её желаниях. Не понимая, пока не проснулась… продолжая спать.

Ею просто манипулировали, а она принимала всё за собственную волю.

Может быть, сейчас все эти мысли были навеяны сном, словами Сталкера, чем угодно? Всадница всё ещё отчаянно пыталась проснуться, но всё, за что она могла – цепляться за голос Баланара, пока её трясло от неосознаваемой ярости, поднимающейся изнутри.

Какая-то её часть, ещё сохраняющая трезвое мышление, хотела схватиться за голову – которую никогда не теряла, даже в самых критических ситуациях. Но сейчас под сомнение была поставлена вся её реальность, её собственная воля, её вера в себя. И кто-то рядом точно так же сомневался – и эти сомнения сквозили в голосе Сталкера, вперемешку со злостью, резонируя с её мыслями.