Читаем The Philosophy of Horror полностью

Как правило, появление или приход монстра описывается одним из двух способов, которые аналогичны двум способам изложения преступления в детективной фантастике. То есть, обсуждая детективные истории, мы часто проводим различие между триллерами и загадками. В триллере зритель с самого начала знает, кто является преступником, даже если герои не знают, и это знание порождает большое напряжение. Или же может быть так, что ни зрители, ни персонажи не знают "кто преступник"; известно лишь, что совершено преступление - часто убийство, - и читатель вместе с сыщиком одновременно просматривает подсказки, чтобы разгадать тайну.

Аналогично, сложная история ужасов с открытиями может начинаться в манере триллера, сразу раскрывая перед зрителями личность монстра (например, "Челюсти" или роман Гая Смита "Крабы-убийцы"); или в манере мистерии, показывая нам только отвратительные последствия деятельности монстра - как правило, со смертей и разрушений, а также странного поведения недавно одержимых. В последнем случае зритель вместе с героями следит за накоплением свидетельств чудовищных, нечистых дел, желая узнать, что стоит за всей этой бойней.

Кроме того, появление, в смысле проявление, монстра может быть как немедленным, так и постепенным. Ужасное существо может быть идентифицировано для зрителей сразу же в начале или в начальной сцене (например, в фильме "Ночь демона"), или же его присутствие и/или идентичность могут проявляться лишь постепенно. Мы можем узнать, что это за монстр, только после того, как столкнемся с несколькими его убийствами или другими эффектами, хотя, конечно, мы можем узнать это раньше, чем кто-либо из героев истории.

В этом отношении многие истории ужасов используют то, что можно назвать фазированием в развитии их начального движения. То есть зрители могут понять, что происходит, раньше, чем герои истории; идентификация монстров персонажами происходит поэтапно, после предварительного осознания зрителями. То, что аудитория обладает этим знанием, конечно, ускоряет ее предвкушение. Более того, аудитория часто оказывается в таком положении, потому что ей, как и рассказчику, часто доступно гораздо больше сцен и происшествий, а также их последствий, чем отдельным персонажам. Например, в романе Дэниела Роудса "После Люцифера" мы понимаем, что Курдеваль, иерофант Белиала, завладевает Джоном Мактеллом, раньше него - поскольку мы узнали, среди прочего, что крипта была нарушена, - раньше Мактелла, а также мы понимаем, что Алисса - девственница, которую ищет Курдеваль, раньше других, поскольку мы, но не персонажи, знаем природу явления, которое появляется в ее ванной. Подобная структура встречается довольно часто. В этом случае зритель часто имеет более полное представление о происходящем, или, если перейти на другую метафору, у него больше частей головоломки, чем у персонажей, что приводит к тому, что зритель приходит к своему открытию раньше персонажей и, таким образом, вызывает у читателя или зрителя острое чувство ожидания.

Кроме того, начало, как и многие другие функции в рассказах ужасов, может итерироваться. Например, может быть несколько начал; в романе Ричарда Льюиса "Каретная лошадь дьявола" жуки-людоеды появляются и в Чикаго, и в Кембридже, Англия. Кроме того, может быть несколько временных, а также несколько пространственных начал; существо может появиться в разное время, а также в разных местах, как в романе Кинга "Оно". Функция начала также может быть довольно продолжительной; почти весь роман Дона Д'Аммассы "Кровавый зверь" посвящен затяжному процессу, в ходе которого горгулья становится явью.

Появление существа, сопровождающееся хаосом или другими тревожными эффектами, ставит вопрос о том, смогут ли персонажи истории раскрыть источник, личность и природу этих неприятных и недоуменных событий. Ответ на этот вопрос дается во втором движении или функции в обсуждаемом нами сюжете; я называю его открытием. То есть после появления монстра человек или группа людей узнают о его существовании. Обнаружение монстра может стать неожиданностью для персонажей, а может быть частью расследования; более того, если обнаружение является результатом расследования, то расследование может развиваться либо в соответствии с благодушным предположением, что за недавние гнусные происшествия ответственен человек, либо в соответствии с гипотезой, что некая неестественная сила (например, оборотень, а не бешеная собака) на свободе. Собственно открытие происходит, когда один персонаж или группа персонажей приходят к обоснованному убеждению, что в основе проблемы лежит монстр. Начало, грубо говоря, включает в себя сцены и эпизоды с проявлениями монстра, предшествующие его обнаружению; движение начала может стать довольно продолжительным, поскольку улики, часто в форме убийств или других тревожных событий, накапливаются до того, как кто-то (из живых) начинает понимать, что происходит. Если расследование причин этих проявлений уже ведется, то движение открытия в сюжете аккуратно вытекает из движения начала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука