The Philosophy of Horror

Этот вид ужаса отличается от того, который выражают, говоря: "Меня ужасает перспектива экологической катастрофы", или "Бринкманшип в век ядерного оружия ужасает", или "То, что сделали нацисты, было ужасно". Назовем последнее употребление слова "ужас" естественным ужасом. В задачу этой книги не входит анализ естественного ужаса, а только арт-хоррора, то есть "ужаса" в том смысле, в каком он служит для названия межхудожественного, межмедийного жанра, существование которого уже признано в обычном языке. Именно такой смысл термина "ужас" возникает, когда, например, в ответ на вопрос "Что за книга "Сияние"?" мы говорим "ужастик", или когда на обложке книги Дианы Хенстелл "Новый утренний дракон" написано: "Новый леденящий душу роман ужасов". "Ужас", как категория обычного языка, является удобным понятием, с помощью которого мы общаемся и получаем информацию. Это не непонятное понятие. Нам удается использовать его с большим консенсусом; обратите внимание, как редко возникает повод оспорить сортировку товаров под рубрикой "ужасы" в вашем местном видеомагазине. Первая часть этой главы может быть истолкована как попытка рационально реконструировать скрытые критерии для идентификации ужасов (в смысле арт-хоррора), которые уже действуют в обычном языке.

Чтобы избежать недопонимания, необходимо подчеркнуть не только контраст с естественным ужасом, но и то, что я имею в виду узкоспециальные эффекты конкретного жанра. Так, не все, что можно назвать ужасом и что появляется в искусстве, является арт-хоррором. Например, можно ужаснуться убийству в "Чужаке" Камю или сексуальной деградации в "120 днях Содома" де Сада. Тем не менее, хотя такой ужас и порождается искусством, он не является частью феномена, который я называю "арт-хоррор". Не следует также относить его к частой реакции людей с ограниченным опытом на многое авангардное искусство.

"Арт-хоррор", по условию, означает продукт жанра, который выкристаллизовался, говоря очень приблизительно, около времени публикации Франкенштейна - плюс-минус пятьдесят лет - и сохранился, часто циклически, через романы и пьесы девятнадцатого века и литературу, комиксы, массовые журналы и фильмы двадцатого. Более того, этот жанр признан в обыденной речи, и моя теория о нем должна в конечном итоге оцениваться с точки зрения того, насколько она соответствует обыденному употреблению. Конечно, ужасающие образы можно встретить во все века. В древнем западном мире примерами могут служить истории об оборотне в "Сатириконе" Петрония, о Ликаоне и Юпитере в "Метаморфозах" Овидия, об Аристомене и Сократе в "Золотом осле" Апулея. Средневековые danses macabres и описания ада, такие как "Видение святого Павла", "Видение Тундала", "Страшный суд" Кранаха Старшего и, самое известное, "Инферно" Данте, также содержат примеры фигур и происшествий, которые станут важными для жанра ужасов. Однако сам жанр начинает формироваться только между последней половиной XVIII и первой четвертью XIX века как вариация готической формы в Англии и связанных с ней событий в Германии. (Причина такой периодизации жанра, я полагаю, станет яснее по мере продвижения моего исследования природы жанра, а объяснение того, почему ужас ждет своего рождения до XVIII века, будет предпринято в заключительной части книги.

Кроме того, необходимо отметить, что, хотя я делаю акцент на жанре, я не буду придерживаться мнения, что ужасы и научная фантастика являются абсолютно отдельными жанрами.

Ценители научной фантастики в ущерб ужасам. Для них научная фантастика исследует такие грандиозные темы, как альтернативные общества или альтернативные технологии, в то время как жанр ужасов на самом деле сводится лишь к запугиванию монстров. Защитники научной фантастики, например, склонны говорить, что то, что обычно выдается за научную фантастику в кино, на самом деле просто ужасы - серия упражнений в искусстве пучеглазого монстра, таких как "Этот остров Земля", "Захватчики с Марса" (обе версии) и "Хищники пришельцев".