То, что монстры являются признаком ужаса, - полезная мысль. Однако оно не выполнит ту работу, которую на него возлагают поклонники научной фантастики. Даже в случае с фильмами есть случаи, такие как Things to Come, которые соответствуют предполагаемым стандартам настоящей научной фантастики. Но, что еще важнее, защитники научной фантастики слишком много протестуют. Не все из того, что мы склонны называть научной фантастикой, озабочено высокими мыслями об альтернативных технологиях и обществах. Покойный Джон Уиндем "Кукушки из Мидвича", "Пробуждение Кракена", "День триффидов" и "Паутина" на любой непредвзятый взгляд кажутся прямо-таки научной фантастикой, хотя интерес к ним сосредоточен на монстрах. Конечно, научный фантаст не отрицает, что в научной фантастике есть монстры, но только то, что они играют вторую скрипку в воображении альтернативных технологий и/или обществ. Но это, кажется, противоречит фактам - не только в случае с Уиндэмом, но и в случае с "Войной миров" Г.Г. Уэллса и "Слюнным деревом" Брайана Олдисса, удостоенным премии "Небьюла". Как видно из этих примеров, многое из того, что мы теоретически называем научной фантастикой, на самом деле является разновидностью ужасов, в которых футуристические технологии заменены сверхъестественными силами. Это не значит, что вся научная фантастика является подкатегорией ужасов, но только та часть, которая является таковой. Таким образом, в моих примерах мы будем свободно перемещаться между тем, что называется ужасами, и тем, что называется научной фантастикой, считая границу между этими условными жанрами весьма подвижной.
Я планирую проанализировать ужасы как жанр. Однако не стоит полагать, что все жанры можно анализировать одинаково. Вестерны, например, идентифицируются в первую очередь по месту действия. Романы, фильмы, пьесы, картины и другие произведения, объединенные под ярлыком "ужасы", определяются по другим критериям. Как и саспенс-романы или мистические романы, романы ужасов обозначаются в зависимости от их способности вызывать определенный аффект. Действительно, жанры саспенса, мистерии и ужаса получили свои названия от тех аффектов, которые они призваны вызывать - чувство саспенса, чувство тайны и чувство ужаса. Кросс-арт, кросс-медийный жанр ужаса получил свое название от эмоции, которую он характерно или, скорее, идеально вызывает; эта эмоция является опознавательным знаком ужаса.
Опять же, следует подчеркнуть, что не все жанры идентифицируются подобным образом. Мюзикл, как на сцене, так и в кино, не привязан к какому-либо аффекту. Можно подумать, что мюзиклы по своей природе легки и очаровательны, в стиле "Моя девочка". Но, конечно, это не так. Мюзиклы могут претендовать на трагедию ("Вестсайдская история", "Пекод", "Камелот"), мелодраму ("Отверженные"), житейское настроение ("Хоровая линия"), пессимизм ("Кандид"), политическое негодование ("Сарафина!") и даже ужас ("Суини Тодд"). Мюзикл определяется определенной долей песен и, возможно, танцев и может потакать любым эмоциям, несмотря на неявный аргумент The Band Wagon (что он всегда развлекает). Однако жанр ужасов, по сути, связан с определенным аффектом - в частности, с тем, от которого он получил свое название.
Жанры, названные по тому самому аффекту, который они призваны вызвать, предлагают особенно заманчивую стратегию для анализа. Как и произведения саспенса, произведения ужасов призваны вызывать определенный вид аффекта. Я предположу, что речь идет об эмоциональном состоянии, которое я назову арт-хоррором. Таким образом, можно ожидать, что жанр ужасов будет определен отчасти с помощью спецификации арт-хоррора, то есть эмоции, которую произведения этого типа призваны вызывать. Представители жанра ужасов будут идентифицироваться как нарративы и/или образы (в случае изобразительного искусства, кино и т. д.), призванные вызывать у аудитории аффект ужаса. Такой анализ, разумеется, не является априорным. Это попытка, в традициях "Поэтики" Аристотеля, дать уточняющие обобщения о совокупности произведений, которые в повседневном дискурсе мы заранее принимаем как составляющие семью.