В этом эссе рассматривается вопрос о том, что является доказательством визуальной перспективы первого уровня (далее - ВПТ1) у нечеловекообразных приматов. В частности, оценивается мнение, что доминирующая исследовательская парадигма, используемая для проверки этой способности у приматов, несовершенна (Povinelli and Vonk 2004; Penn et al. 2008; Penn and Povinelli 2007; Penn 2011; Lurz 2009, 2011; Lurz and Krachun 2011; см. также Whiten 2013). Существует несколько направлений этой точки зрения, однако одно из главных утверждений состоит в том, что текущая исследовательская программа не дает доказательств в пользу VPT1, поскольку существует альтернативное объяснение положительных результатов экспериментов, проведенных до сих пор, с помощью чтения поведения. Этот тезис сочетается с дальнейшим утверждением, что существует альтернативная парадигма исследования (а именно, задания на проекцию опыта), которая успешно устраняет эти альтернативы чтения поведения, и только после того, как испытуемые пройдут тесты в этой новой парадигме, мы получим доказательства существования VPT1 у нечеловеческих животных.
Если критики правы, то, вопреки сложившемуся в сравнительной психологии консенсусу, у нас нет убедительных доказательств того, что шимпанзе обладают способностью воспринимать визуальную перспективу. Однако в этой главе я утверждаю, что позиция критиков ошибочна. Во-первых, новая парадигма, выдвинутая критиками, не позволяет устранить объяснения, связанные с чтением поведения - то есть чтение поведения все еще может объяснить положительные результаты этих экспериментов. Во-вторых, наша неспособность устранить объяснения чтения поведения неудивительна, учитывая их природу: они представляют собой версию того, что Карл Гемпель назвал "дилеммой теоретика". Эта дилемма гласит, что если теория, предполагающая наличие ненаблюдаемых сущностей, позволяет установить наблюдаемую закономерность в мире, то эти ненаблюдаемые постулаты больше не нужны, потому что всегда можно заново описать эту закономерность в терминах только наблюдаемых сущностей. В применении к исследованию чтения мыслей утверждение состоит в том, что мы можем переосмыслить любую способность к чтению мыслей в терминах способности агента распознавать наблюдаемые закономерности и действовать в соответствии с ними. Учитывая это, позицию критиков лучше всего понимать как общую скептическую проблему, а не как эмпирическую или методологическую проблему, которую должны решить психологи, прежде чем прийти к выводу, что нечеловеческие животные способны к визуальному восприятию перспективы (см. Halina 2015).
Эксперименты с визуальной перспективой первого уровня и альтернатива чтения поведения
Основная экспериментальная стратегия, используемая для изучения способности шимпанзе к VPT1, заключается в том, чтобы представить испытуемому (A) социальную ситуацию, которая включает в себя взаимодействие с другим агентом (B). Затем исследователи изменяют некоторые свойства, чтобы повлиять на то, что может видеть Б. Это может быть свойство Б (открытые или закрытые веки, поворот головы в сторону или от объекта) или свойство окружающей среды (прозрачный или непрозрачный барьер, хорошо освещенная или темная комната). Вопрос в том, распознает ли А эти изменения и отреагирует ли он так, как человек, который учитывает перцептивные состояния других людей. Например, предпочтет ли А использовать просительные жесты по отношению к адресату, который может видеть эти жесты, и предпочтет ли он украсть еду у конкурента, который не может ее видеть? Если шимпанзе последовательно ведут себя в самых разных обстоятельствах так, как ведут себя особи, способные к VPT1, то сравнительные психологи воспринимают это как доказательство того, что они действительно обладают такой способностью.1 И действительно, результаты экспериментов свидетельствуют именно об этом (см., например, Hare et al. 2000; Tomasello et al. 2003; Kaminski et al. 2004; Liebal et al. 2004; Melis et al. 2006; Tomasello and Call 2006; Bräuer et al. 2007; Tempelmann et al. 2011).