Читаем The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes полностью

Воспоминание Олвин об этой неприятной сцене и о двух аналогичных прочитывается как один повторяющийся сон об инфантильном умалении. В каждом из них Плат представлена как безмолвный, мощный, таинственный оппонент, из-за агрессии которого Олвин ошеломлена и озадачена. В одном из методических пособий Фрейд рассказывает о том, как тайны аналитического пациента просачиваются из каждой его поры без его ведома. Осмотрительно молчаливый Хьюз защищал свои тайны лучше, чем его сестра: никто не смог бы использовать его слова против него. Но каждый может размышлять – и размышляет – о его мотивах. «Они больше не чувствуют разницы между живыми и мертвыми, - жалуется он на биографов, критиков и журналистов, которые пишут о нем и его семье, когда пишут о Плат. – Они распространяют на живых это право говорить всё, что им вздумается». Милан Кундера в своем романе «Бессмертие» пишет о сочувствии мертвым. Под землей они «даже еще ниже, чем старики, - пишет он. – У стариков еще есть права человека. А мертвые теряют все права с первой секунды смерти. Ни один закон больше не защищает их от клеветы, их личная жизнь перестает быть личной: даже письма, которые им написали их возлюбленные, даже семейный альбом, который им оставили их матери – ничто, ничто больше им не принадлежит». Протест Хьюза воспринимается так, словно он уже мертв. Враждебность широкой общественности к Хьюзам не зависит от того, мертвы они или нет. Они отказались от своей претензии на жизнь в пользу финансовой прибыли от литературных останков мертвой поэтессы. Они съели зерна граната, привязавшие их к преисподней. Защитники Плат наблюдали со злобным удовольствием, как Хьюзы тщетно пытались отстоять свои права живых людей. То, что Хьюз принял дополнительную должность Поэта-Лауреата, лишь ухудшило его перспективы в качестве живого человека. Поэт-лауреат – уже не совсем простой смертный. Он взошел в пантеон увенчанных лаврами мертвецов. Также он спустился в выгребную яму, из которой журналистика сенсаций черпает свои мрачные истории про знаменитостей. «ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ПОЭТА-ЛАУРЕАТА – ТЕД НИКОГДА НИЧЕГО НЕ СКРОЕТ» - таков был заголовок особенно низменного образца в «Mail on Sunday» 1-го февраля 1987 года. Но парадокс огораживает борьбу между защитниками Плат и Хьюзами. Защитники, которых Олвин называет «сторонниками феминистского движения», потому что многие из них – феминистки, в этой борьбе – представители, ратующие не столько за эмансипацию женщин, сколько за эмансипацию мертвых. Они хотят вернуть Плат права, которые она потеряла, умерев. Они хотят отнять у Хьюза право на ее литературное наследие, которое он приобрел, когда Плат умерла без завещания. Они хотят вытащить кляп цензуры из ее дневников и писем. Но совершая это, возвращая Плат статус живой, они просто совершают подмену: отправляют Хьюзов и миссис Плат вниз, чтобы они заняли место Плат среди бесправных мертвецов.

VII

 

 

Мы с Олвин вышли из темного теплого ресторана на обжигающий холод улицы. Олвин начала рассказывать мне, как добраться к дому Плат на Фицрой-Роуд, но указания были запутанными, и когда она узнала, что у меня нет путеводителя, сказала:

- О, ладно, пройдусь с вами. Вы ни за что не найдете.

Мы, кажется, шли долго, нам приходилось медленно искать тропинку в оледеневшем снегу. «Странно идти в дом Сильвии в годовщину ее смерти», - сказала Олвин. Мы пришли в приятный район Примроуз-Хилл и пересекли площадь, которую Олвин идентифицировала как Чалкот-Сквер, где Плат и Хьюз жили с февраля 1960 года до лета 1961 года. Она указала на красивый пятиэтажный дом строчной застройки, в котором у них была крошечная квартирка на четвертом этаже. Квартиру нашла Дидо Мэрвин: они с Уильямом Мэрвином, который жил по соседству, оказались услужливыми – пожалуй, слишком услужливыми – старыми друзьями Хьюза и Плат. В своих мемуарах Дидо пишет о «литературных связях и знакомствах», которые Уильям заводил от имени Теда, и о своих собственных усилиях «устроить глубоко беременную Сильвию к правильному доктору Национальной системы здравоохранения». Затем она сообщает о неблагодарности Плат, ее «кратком и неожиданно бесстыдном отказе» от предложения Дидо купить мебель и электроприборы в местных секонд-хендах. Это, как пишет Дидо, «был словно предупреждающий выстрел из лука: кажется, это не будет легким плаваньем родственных душ, как я предполагала. Но если Хьюзы решили транжирить деньги на шикарную плиту, холодильник и кровать, какого черта? Ничего, что это кажется нелепым паре завсегдатаев блошиного рынка вроде нас с Биллом. Это стало бы абсолютно обоснованным, если бы мы хотя бы догадывались о тревожащей незащищенности, которая лежала в основе потребности Сильвии в воодушевляющих игрушках». Американский читатель может лишь удивляться строгим пуританским нравам, в соответствии с которыми желание приличной кровати и новой плиты считается декадентским и патологическим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука