The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

Энн застряла в паутине. К концу ноября Олвин, действуя с присущей ей быстротой и эффективностью, договорилась о подписании контрактов с американским издательством «Houghton Mifflin» и английским издательством «Viking», они согласились выплатить обещанные значительные авансы (40,000 долларов США от «Houghton Mifflin» и 15,000 фунтов стерлингов от «Viking»). Она сплотила обещанных друзей, кажется, не существовало ничего, что она не смогла бы сделать или в чем не смогла бы помочь. Она разрешила Энн пользоваться большой библиотекой Плат, находившейся в ее распоряжении. Она брала интервью у свидетелей. Она делилась своими собственными воспоминаниями о Плат. Она осуществила анализ поэзии Плат. Она читала черновики глав по мере того, как Энн их писала, и предлагала критические замечания. Она действовала как эмиссар Теда. Энн уже сообщила о точке зрения Олвин на Плат как на блестящую поэтессу, но тяжелую и неприятную особу, они с Олвин встречались в доме Олвин (в то время Энн жила в Лондоне со своим будущим мужем Питером Лукасом) и очаровательно злословили о Плат, что могут себе позволить только друзья, близкие по духу. Вероятнее всего, это намек на негативные чувства Энн по отношению к Плат, а не ее «холодный лапидарный стиль» прежде всего заинтересовал Олвин и заставил ее думать, что она наконец нашла правильного биографа, который создаст образ Плат, необходимый для противостояния идеализированному портрету, созданному феминистками. Олвин угощала Энн историями о неприглядном поведении Плат, а Энн слушала, не возражая, если не вовсе без скептицизма. Потом, в начале лета 1987 года, Энн полетела с конспектом расширенной биографии в Бостон, чтобы встретиться с Питером Дэвисоном, редактором издательства «Houghton Mifflin», и работать с ним над книгой, глава за главой. Дэвисон одобрил первые главы, но почувствовал – и Энн с ним согласилась – что две последние главы - короткие и неполные. «Поскольку у меня больше не было никакой информации от Теда Хьюза, - далее говорится в ее лекции, - я решила полететь в Индиану и провести неделю, прочесывая архивы библиотеки «Лилли».

В библиотеке «Лилли» Энн сделала открытие: «Я открыла для себя Сильвию Плат в ее письмах без купюр и в письмах, которые писали ей друзья и возлюбленные… Эти письма, эти дышащие листки бумаги, возвращали (ее) для меня к жизни, как воспоминания свидетелей, с которыми я должна была поговорить, но не поговорила». Далее Энн пишет:

«Возможно, я реагировала на непринужденность свидетельств, они не были обработаны для того, чтобы попасть к биографами, все они передавали случайное, еще не беллетризированное, все еще длящееся настоящее… В Индиане я почувствовала, что наконец встретила Сильвию Плат, поняла, что люблю ее, потому что знаю. Я вернулась к ее дневнику и перечитала его с новым пониманием…думаю, я начала понимать, почему она стала экстремистской, бескомпромиссной поэтессой. Ей не подошли бы полумеры…. Вечер за вечером я выходила ошеломленная из библиотеке, в которой работал кондиционер, в гнетуще влажные, сочащиеся влагой ночи Индианы (я и забыла об этих тяжелых вязких объятиях лета на среднем западе). Живя жизнью Сильвии вместо своей собственной, я впервые начала испытывать это сильное чувство отождествления, которое возникает у большинства биографов еще до начала исследования. Я с грустью поняла, что восхищалась Сильвией, но никогда ее не любила. Даже до того, как я начала работать с Олвин Хьюз, я испытывала отвращение к тому, что казалось мне ее грубой эгоцентричностью и агрессивным честолюбием. Теперь, как мне показалось, я начала видеть ее в целом. Я решила вернуться в Лондон и еще раз разобрать «Горькую славу» на части. На этот раз я была уверена, что смогу сама составить критическую биографию».