The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

И еще одно. Хотя я никогда не размышляла о самоубийстве, долгое время в 1970-х я, из-за своей слабости и бедствий, стала фактически алкоголиком. Я никогда не признавалась в этом никому из родственников, но, думаю, вам следует знать, что моя жизнь не была жизнью славной буржуазной жены и матери. Я оставила детей в Оксфорде (нет, в Глазго) в 1971 году на попечение их отца и дедушки с бабушкой, и уехала жить с поэтом в некой отчаянной борьбе за свою «истинную сущность». Не знаю, время ли за это в ответе (контркультура, распространявшаяся со скоростью инфекции) или мое воспитание пуританки Новой Англии. В любом случае, я провела десять лет или около того «в забвении» - писала «Письма», конечно. Но – и в этом суть – отделена от всех. Теперь я стараюсь, насколько возможно, забыть эти кошмарные годы. Но я на себе испытала то, от чего страдала Сильвия, и Тед – тоже… Я не верю, что биограф, который не понимает пронизывающее безумие времени, в котором жила Сильвия, способен понять ее отчаяние. Альварес, конечно, понимает: но он восхищается максимализмом, распущенностью, нарциссизмом, которые я, после многолетнего опыта, порицаю».

 

Хотя меня удивляла откровенность Энн, когда я первый раз читала письмо, сами признания меня не удивили. «Письма», хоть и не автобиографические в буквальном смысле, подготовили меня к этому. Действительно, я бы удивилась, если бы Энн была славной буржуазной женой и только лишь воображала боль и безумие, о котором писала в своем стихотворении. В другом документе, который я взяла с собой в поезд, автобиографическом наброске, изданном в 1989 году в серии «Современные авторы», Энн описывает буквально факты из своей жизни – цитирует настоящие письма родителей, братьев и сестер, мужей, любовников, перечисляет переезды с одного места на другое (обычно – университетские города) по обе стороны Атлантического океана. Они тоже передавали ощущении неустойчивой жизни, которая не соответствует общепринятой норме. Но именно четвертое произведение – эссе под названием «Писать как женщина», опубликованное в феминистской антологии («Женское письмо и письмо о женщинах, 1979 г.) поместило Энн для меня в четкий фокус и заставило почувствовать что-то о том, что свело ее, женщину с несокрушимой сущностью и жаждой достижений, к уровню женщины беспомощной и униженной, о чем свидетельствовала ее стычка с Олвин Хьюз.

Во время встречи с Энн в Женском клубе Университета я спросила у нее, были ли в ее жизни другие такие же отношения, как отношения с Олвин. Энн решительно покачала головой и ответила: «Нет, у меня никогда прежде не было ни с кем таких отношений. Я никогда в жизни не встречала никого, похожего на Олвин». Но теперь я поняла, что Энн, вероятно, не очень внимательно подумала. Кроме того, она сказала: «Когда я представляю себя и Олвин, я представляю, что счастливо сижу за столом и пишу, а Олвин заглядывает мне через плечо. Каждый раз, когда ей не нравится то, что я пишу, она сталкивает меня со стула и сама берется за перо». В книге «Писать как женщина» Энн изучает себя и свои двадцатипятилетние усилия – лишь иногда увенчивавшиеся успехом – оставаться в своем писательском кресле, чтобы ее не выталкивали оттуда силы вроде Олвин. Первой из таких сил, по ее словам, было давление того, что «обычно называют женственностью – секс, брак, дети и социально приемлемая роль жены». Энн пишет, что не хотела жертвовать жизнью женщины ради жизни писательницы, как Джейн Остин, Эмили Бронте, Стиви Смит и Марианна Мур, наряду с другими писательницами-старыми девами. «Конечно, в двадцатом веке, когда общество позволяет так много, должна существовать возможность состояться как женщина и стать независимой писательницей, не испытывая чувства вины…Но, вспоминая свой опыт, я понимаю, что мне просто удалось выжить». Она говорит о традиционном противоречии между семейной жизнью и творчеством: «Писать стихи – это не то, что большинство других видов работ, это не терпит суеты, это нельзя делать в перерыве между домашними делами – во всяком случае, я не могу. Настроение эффективности, проверка пунктов из списка, когда вы делаете покупки на день, мытье посуды, уборка – это полностью разрушает слегка скучающую меланхолию, которая питает мое воображение». Но несколькими страницами далее Энн отрицает теорию о том, что она не могла писать во время несчастливых пяти лет ее первого брака (с Робином Хичкоком, благовоспитанным и довольно озадаченным английским бизнесменом, отцом ее дочери Кэролайн). Она понимает, что неосознанно следует схеме, которую установила ее мать - она тоже хотела стать писательницей, но ей помешало чувство вины перед семьей. «Я начала понимать, что вина тоже может стать отговоркой. Если бы я действительно хотела писать, я бы это делала. Также и моя мать…Время есть всегда. Никакое количество домашних дел или уход за детьми не может отнять время у писательства, если вы действительно хотите писать. Сильвия Плат писала свои великие последние стихотворения, пока ее младенцы спали».