The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

В начале семидесятых Энн развелась с Робином и вышла замуж за Марка Элвина, сейчас она уже была ученым и матерью еще нескольких детей, начала работать над «Письмами», твердо была намерена писать и проявляла чудеса мастерства, это должно было стать центральным произведением в ее поэтической карьере. Посредством писем, которые члены одной семьи писали на протяжении многих поколений, поэма длиною в книгу рассказывает историю о железных тисках пуританской этики в Америке восемнадцатого и девятнадцатого столетий, о их постепенном ослаблении в середине двадцатого века и разрушении в 1960-х. Письма объясняют, какую дань эта этика собирала с жизней, которыми управляла: с жизней мужчин – не меньше, чем с женщин, хотя женщины, кажется, были более раздавлены. На эту тоску нельзя повлиять, но она всегда присутствует на периферии сознания корреспондента, пропитывает стихотворение и придает ему пафос.

По мере приближения книги к нашему времени жизни трех женщин выходят на первый план: Мойра, которая мечтала быть писательницей, но живет своей жизнью жены и матери, ее дочь Рут, которая писала стихи и у которой был любовник, но она пожертвовала им, чтобы остаться женой и матерью, и дочь Рут, Кэй, которой контркультура 1960-х наконец позволила порвать с условностями, на что не решались другие. Но цена освобождения Кэй оказывается высокой, возможно, выше, чем цена жизни под гнетом пуританского порядка. Кэй становится алкоголичкой и у нее случается нервный срыв, прежде чем она обретает некое подобие покоя как поэтесса-беженка в Англии. Энн указывает в эссе «Писать как женщина»: хотя портрет Кэй – это «версия меня», он не автобиографичен. «Всё, от чего я страдала в своем первом браке, всё, что я чувствовала по отношению к своему ребенку, мужу, матери, собрано в нем… Хотя Кэй – это не я…У меня никогда не было нервного срыва в музее, я никогда не жила в Вестчестере и не была замужем за модным психиатром. Чувства Кэй, ее смешанное чувство любви и ненависти к ребенку, ее ощущение, что она заключена в тюрьме в собственном доме, ее порыв улететь, сбежать в алкоголь или в незнакомый город – эти чувства были моими».

Работа блестящая, голоса авторов писем оригинальны, разнообразны, правдивы. Здесь есть поэтическая изобретательность, уверенность и убежденность, наряду с нервностью риска, который берет на себя читатель, словно читая роман. Как Энн это удалось? Как она справилась с задачей вырваться из схемы своей матери и примирить требования семейной жизни с требованиями самовыражения?

Ну, ей это не удалось. Как она написала в адресованном мне письме и в своем автобиографическом наброске, ей пришлось бросить детей и своего второго мужа и уехать с поэтом Филипом Хобсбаумом, чтобы реализовать замысел «Писем». Подобно Плат, подобно столь многим другим писательницам, она была вынуждена покинуть мир дневного света и спуститься под землю, чтобы обрести свой голос. Конечно, писательство – тяжелое занятие для всех, и для мужчин, и для женщин, но женщинам-писательницам, кажется, приходится принимать более энергичные меры, серьезнее готовиться психологически, чем мужчинам, чтобы активизировать свое воображение. Собственная писательская жизнь Плат, как мы знаем из ее дневников и писем, из свидетельств Хьюза и самих произведений, была, до последнего периода, мучительной борьбой, постоянным кровавым битьем головой в стену. Она начала писать и публиковаться очень рано. (Первое стихотворение было опубликовано в «Christian Science Monitor», а первый рассказ – в «Seventeen», когда ей самой было семнадцать). У нее была огромная воля к писательству (питаемая амбициями ее настоящей и интериоризированной матери), а ее способность принимать отказы, по-видимому, была безгранична: она приняла сорок пять бланков отказов от «Seventeen», пока тот первый рассказ наконец не приняли. Но сама она отклоняла большую часть написанного как не стоящее внимания – поэзию или прозу, опубликованное или нет. Во вступлении к книге «Джонни Паника и Библия снов» Тед Хьюз сообщает нам, что «она писала рассказы…всегда в атмосфере сомкнутых объятий схватки». Вступление – еще одна вариация на тему истинной/ложной сущности – рассказывает болезненную историю унизительного поражения Плат, которое ей нанес жанр, избранный ею как средство художественной и профессиональной независимости:

«Ее амбициозное желание писать рассказы было наиболее очевидным бременем в ее жизни. Успешное написание рассказов для нее являло все преимущества работы высшего уровня. Ей хотелось наличные и свободу, которую можно за них получить. Она хотела приобрести репутацию профессионала, автора, который много зарабатывает, мастера сложного ремесла, серьезной исследовательницы реального мира… «Для меня, - писала она, - поэзия – уклонение от настоящей работы по написанию прозы».