The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

Но, как оказалось, Сэссун, хотя он был «худым, нервным, маленьким, угрюмым и бледным» (как Плат описывала его в дневнике), не казался ей отталкивающим, как другие бойфренды, о которых она писала. Фактически чувства Плат к нему, о которых можно судить по ее произведениям, трогательно нежны. Отсутствие у него физической привлекательности она воспринимает скорее с состраданием, а не с возмущением. Если Плат действительно позволила себе резкий подлый комментарий (цитаты современников, собранные много лет спустя, всегда нужно воспринимать со скептицизмом), Сэссун в досье Плат всегда выглядит привлекательным и внушающим симпатию. Когда я читала пылкие, вычурные любовные письма, которые Плат писала ему зимой 1955-56 года, копируя их в свой дневник, меня словно перенесли в мою собственную юность, это я была влюблена в Сэссуна и любила писать пылкие вычурные письма. Энн Стивенсон сказала мне, что в ее жизни тоже были такие Сэссуны. Такой тип особо процветал в пятидесятых годах Эйзенхауэра – некое соединение обоих полов, содружество начитанных неудачников, утолявших обоюдную по романтике. Мальчики изобретали себя на основе литературных произведений (угрюмый галл, байронический герой и т.д.), а девочки «читали» их, как роман.

У нас нет дневника Плат, в котором описывается ее последний год в Смит-Колледже – она или не вела дневник, или его не сохранила, лишь осенью 1955 года, когда она училась в Кембридже, а Сэссун – в Сорбонне, дневники удалось вернуть, и мы узнали полный аромат ее чувства к «этому французскому мальчику», как она называла его в разговорах со слишком юными абитуриентами, чтобы отбиться от их ухаживаний. Сэссун, в свою очередь, отбивался от Плат. Мы не знаем, почему – у нас нет его писем того периода, но оказывается, что эмоциональные преграды, которые он воздвиг между ею и собой (в дневнике и письмах она упоминает «лютую, холодную и почти платоническую щепетильность» Сэссуна, как у швейцарской учительницы), неминуемо разжигали ее страсть «Я получила письмо от своего Ричарда сегодня днем, всё полетело в ад, я вдруг посмотрела на себя и поняла, чего я боялась и что так старалась не найти: я люблю этого проклятого мальчишку всеми силами души, и это – истинный ад, - написала она в дневнике. - Хуже того, я не могу это прекратить… Я люблю его до ада и обратно, до рая и обратно, имею, делаю и желаю. Каким-то образом это письмо убило все эти пустячные сомнения: ты такая же высокая, как он, ты весишь больше, чем он, ты физически столь же сильна и здоровее, ты более спортивна». Так же, как Плат никогда не писала о Хьюзе без упоминания о его геркулесовой огромности, так и Сэссун никогда не появлялся без своего лейтмотива прустовской (или Ральфа Туше) хрупкости. Самому Сэссуну она писала: «Я люблю тебя всем сердцем, душой и телом, в твоей слабости – так же, как в силе, а для меня любить мужчину даже в его слабости – что-то, на что я раньше никогда не была способна». Потом (письмо необычайно длинное) она погружается в необычное видение своей женской судьбы:

«Я чувствую, что никогда не смогу на самом деле жить с другим мужчиной, это значит, что я должна стать (раз уж не могу стать монахиней) посвященной одинокой женщиной. Если бы у меня была склонность к карьере юриста или журналистки, всё было бы в порядке. Но у меня такой склонности нет. У меня склонность к младенцам, кровати и блестящим друзьям, к великолепному вдохновляющему дому, в котором гении пьют джин на кухне после вкусного обеда и читают свои романы, и рассказывают, почему на фондовой бирже всё происходит таким образом,.. – ну, в любом случае мое предназначение – сделать всё это для мужчины, дать ему этот колоссальный бассейн веры и любви, в котором он будет плавать каждый день, дать ему детей: много детей, в огромной боли и гордости. И я ненавидела тебя больше всего в своем безрассудстве за то, что ты сделал меня женщиной, заставил хотеть всего этого, и сделал меня твоей одинокой женщиной, а потом заставил столкнуться с очень реальной и непосредственной возможностью того, что мне придется прожить жизнь в целомудрии, как школьной учительнице, которая сублимирует, влияя на детей других женщин. Больше всего на свете я хотела бы родить тебе сына, и я расхаживаю, переполненная своим темным пламенем, как Федра, которой запретили суровые pudeur, что fierte?».