The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

Заявление МакКаллоу имело плачевный результат. Привлекая внимание к тому, чего не было в книге, она обесценила то, что там было. Теперь за границей уверены, что изданные дневники – цензурированный и «подавленный» вариант того, что написала Плат, созданный Хьюзом для своей защиты. Но фактически «Дневники» воссоздают невероятно интимный портрет Хьюза, и, можно даже сказать, имеют очень бесцеремонное свойство: как и в случае с «Письмами домой», читатель намного более ошеломлен заботой о тех, «кто вынужден жить свою жизнь в качестве героя этой драмы», чем тем, что было изъято. Купюры, из-за которых волнуется Хьюз, выглядят трогательно благопристойными: деликатно экономные вырезки о его «огромной мужественности» или время от времени встречающиеся женские жалобы, например, на состояние его ногтей. Миссис Плат тоже приложила руку к изъятию этих «грязных эпизодов», но в этом случае тоже оставлено было больше, чем можно было ожидать. «Обычные купюры», составляющие большую их часть, сделала МакКаллоу с вполне благими намерениями – она хотела написать легко читаемую книгу на основе корпуса текстов неравноценного качества. Целью ее купюр было смещение нарратива жизни Плат, и в этом ей помогла сама Плат, потому что она действительно писала о себе и о своих знакомых так, словно они были героями романа. Дневники напоминают нечто вроде написанного в неистовстве первого черновика романа воспитания, в котором писатель изливает всё, зная, что потом будет время всё перечитать, изъять, придать форму и упорядочить. Плат пишет о людях, всё подмечая взглядом романиста, и присущая дневникам атмосфера навязчивой интимности возникает благодаря этому. Мы «знаем» Хьюза, Сэссуна, Дика Нортона и Аурелию, и саму Плат так же, как «знаем» героев романов, то есть – глубже и четче, чем любого человека в реальной жизни, кроме своих ближайших друзей. Поскольку Анны и Вронские, Холдены Колфилды и Гумберты Гумберты не существуют вне страниц романов, нас не обременяет такой вуайеризм и смущающее количество личной информации, которую мы о них получаем. В случае таких персонажей, как Хьюз и Сэссун, Нортон и Аурелия, у которых есть аналоги в реальной жизни, мы теряем чувство комфортного всеведения, чувствуем, что должны смотреть иначе – как в миг замешательства, когда встречаем на улице своего психоаналитика. Психоаналитик не «принадлежит» этому месту – он должен существовать только в комнате для консультаций, так же и персонажи дневников Плат становятся некими перемещенными лицами. Персонаж Теда Хьюза доставляет нам больше всего хлопот, потому что его аналог из реальной жизни столь выдающийся – мы постоянно упираемся в его письма, статьи в газетах, публикации его произведений, рецензии на его книги, в его деятельность распорядителя литературного наследия Плат. С Сэссуном дела обстоят лучше: любезно исчезнув из реальной жизни, он позволяет нам спокойно наслаждаться его литературным образом. Аурелия, в свою очередь, предвосхищает возможное вымывание следов всех «настоящих» людей из «прозы» жизни Плат - ей восемьдесят и она больна.

Отчет Плат о ее весенних каникулах во Франции – один из наиболее ярких эпизодов дневников, и Маккаллоу сделала небольшие купюры. Изъятие эпизода про пивную, мне кажется, было ошибкой. Запись Плат о том, как на нее снизошло спокойствие после ухода из дома Сэссуна и о ее чувстве, что она имеет право на удовольствия Парижа, чудесно заставляет вспомнить о неустойчивости чувств, которой славится молодежь (но которая свойственна не только лишь молодежи: вспоминается анекдот Пруста об отце Свана, который в слезах выходит из комнаты, где умирает его любимая жена, но потом ловит себя на том, что восклицает, как прекрасен день и как приятно жить). Два кофе, первый – черный и горький, второй – измененный сливками, подчеркнем этот пункт. Но я также могу понять стремление Маккаллоу поладить с этой историей, которую сама Пдат рассказывает с бурным нетерпением, словно торопится успеть к дедлайну.