The wise man grows happiness under his feet (СИ)

С тех пор Алекс не ходил в кабинет не столько потому, что Мэтт просил его этого не делать, сколько потому, что находиться там было неуютно. Как будто тёмные тона и строгие линии меняли самого Мэтта, превращая его из весёлого, немного раздражительного, но в целом доброго и любящего опекуна в страшного большого босса. Алекс предпочитал дожидаться, когда Мэтт сам выйдет из своего роскошного мрачного логова и станет собой-настоящим.

В любой другой комнате Мэтт был уютным и весёлым. Особенно в гостиной — просторной, бежевой, наполненной светом. Он любил сидеть на белоснежном диване, положив босые ступни на край стеклянного кофейного столика, любил валяться на мягком ковре у камина, отбиваясь от настырного Макса, который пытался поиграть с ним или смачно облизать лицо, любил вечером посидеть в кресле около окна с какой-нибудь книжкой, включив торшер. Алексу было весело слушать его истории, наблюдать, как он подкладывает дров в камин, а потом шурует там кочергой, вороша угли, чтобы поскорее разгорелось.

С ним было уютно и на кухне — он мастерски умел делать какао, и когда не уезжал на работу раньше, чем Алекс в школу, кормил его завтраком и поил вкусным горячим какао с зефирками. Вообще, готовили они по очереди (Мэтт отлично, а Алекс — как умел), и завтрак всегда был заботой Мэтта: Алекс просыпался с трудом, и вставать утром на полчаса раньше было бы для него невыносимо. Зато он всегда готовил ужин к приходу Мэтта, и так они негласно и решили: один готовит утром, а другой — вечером.

Пару недель Мэтт пытался вжиться в роль заботливого папашки: поил своё чадо какао, много разговаривал с ним, мчался домой с работы, чтобы увидеться с ним.

Но рано или поздно иллюзия абсолютного счастья должна была пройти, и когда это произошло, Мэтт, ехавший домой, ощутил вдруг такую тяжесть, такое нежелание видеть Алекса, слушать, что он скажет, такое отторжение, которое подспудно копилось в нём всё это время, что вынужден был отъехать на обочину и остановиться. Часы на руке глухо тикали, тихо рокотал двигатель, а Мэтт сидел, откинув голову, прижавшись затылком к подголовнику, закрыв глаза, и думал о том, что, наверное, сорвётся на Алекса, как только увидит его. Он долго был пьян его детской привязанностью, но опьянение прошло, и Мэтт с ужасом осознал, что произошло в его жизни несколько недель назад: он повесил на себя мальчишку, которого толком не знал, пусть и дружелюбного, пусть и ласкового, а всё-таки чужого. Взвалил на себя бремя отцовства, к которому отнюдь не был готов. И самое страшное было то, что возможности сдать назад уже не было. Как бы ни хотел Мэтт вернуть время вспять, он не мог: всё-таки, к Алексу он уже привязался и не допускал даже мысли о том, чтобы вернуть его назад в приют.

Посидев в машине пятнадцать минут, пытаясь успокоиться и расставить всё по полкам, он пришёл к выводу, что ему просто нужно отдохнуть. Алекс был ему несомненно дорог и нужен, но он не заменял ему всего того, чем он привык жить за долгие годы одиночества.

Осознав причину проблемы и мгновенно выбрав способ её решения, он отправил Алексу короткую смску, предупреждая, что этой ночью его можно не ждать, и отправился в клуб. Алекс не особо расстроился — он был довольно взрослым мальчиком, чтобы понимать, что такой молодой и такой красивый мужчина не может безвылазно сидеть дома с подростком и должен как-то развлекаться. Алекс сам покормил Макса, сам погулял с ним, а потом устроился на диване в гостиной перед телевизором, предварительно заказав пиццу (Мэтт всегда оставлял ему деньги на карманные расходы). Вечер прошёл необычно: прежде Алекс ложился спать в час отбоя в комнате, полной других мальчишек, и сразу засыпал. Потом, уже в этом доме, он проводил вечера с Мэттом. Но впервые он был совершенно один, и это было новое пьянящее ощущение взрослости. За опекуна он не волновался, о настоящих причинах неожиданной отлучки не знал, все уроки сделал ещё днём, и теперь был полностью предоставлен себе.

Пожалуй, ему понравилось до двух ночи сидеть в гостиной, уплетать пиццу, поп-корн и запивать всё газировкой, смотреть боевики и изредка лениво бросать Максу его резиновую игрушку, когда тот приставал уж слишком настойчиво.

Правда, потом, ложась спать, Алекс ощутил необъяснимый страх, когда понял, что останется ночевать в пустом доме. Вообще-то, он не верил в призраков, но даже не отдавал себе отчёта в том, что никогда не оставался один, и задумываться о потустороннем у него не было ни причин, ни времени. В приюте ночью раздавалось размеренное дыхание ещё троих соседей по комнате (да и бояться нужно было скорее как раз этих самых соседей, а не духа почившей прабабки), а здесь успокаивало то, что на первом этаже спал Мэтт. Теперь Алекс остался наедине с Максом и, хоть пёс, конечно, придавал смелости, всё равно стало жутко и одиноко.