Это было и страшно, и тошно, и отвратительно, Алекс не мог пошевелиться от удушающего ужаса, содрогался от одной мысли о том, что может сделать с ним Мэтт, но не мог найти в себе сил открыть глаза. Даже если бы он закричал и забрыкался, не факт, что это помогло бы — никто не услышал бы его, а Мэтт, может, не обратил бы внимания, или, что ещё хуже, распалился ещё больше.
Поэтому Алекс притворялся спящим, пока мог, но долго делать вид, что спишь, когда чужая рука сжимает твой почему-то стоящий член оказалось невозможно. Алекс глубоко вздохнул, открыл глаза, увидел перед собой склонившуюся полуобнажённую фигуру и взглянул в почти чёрные в ночном полумраке глаза.
— Зачем? — только и смог спросить он, а дальше рука на его члене задвигалась, и все вопросы вылетели у него из головы сами собой.
***
В этот момент Алекс проснулся по-настоящему — видимо, его разбудил собственный крик. В комнате никого не было, дверь была приоткрыта, и откуда-то с первого этажа неслись вполне характерные звуки.
Алекс сообразил, что его жуткий и вместе с тем возбуждающий сон был вызван тем, что Мэтт и его очередная шлюшка в порыве страсти не добрались до спальни, и звуки, издаваемые ими, навеяли подобные сновидения.
Однако причины причинами, а возбуждение, никуда не исчезнувшее, давало себя знать; Алекс встал с постели и тихонько прокрался в свою ванную. Он надеялся, что на первом этаже не услышат звука льющейся воды, как не услышали до этого его испуганного вопля. Забравшись в душ, Алекс не нашёл в себе сил включить прохладную воду — было и так холодно, и мёрзнуть совершенно не хотелось, поэтому единственное, что ему оставалось — уткнуться лбом в запотевшую стену душевой кабинки и обхватить член рукой, сжимая зубы, чтобы приглушить протяжный стон.
Думать о причинах собственного возбуждения не только не хотелось, но и не представлялось возможным — с каждым движением из головы выветривалось всё больше мыслей, пока наконец не осталось ни одной. Однако очень скоро Алекс, всё же, пришёл в себя и ошарашенно замер, осознав, что перед глазами до сих пор стоит картина из сна, что он дрочит на собственного опекуна, почти отца, и подспудно мечтает, чтобы именно его рука была сейчас на члене.
Алекс зажмурился, не прекращая быстро двигать рукой, и перед ним особенно отчётливо нарисовался Мэтт, прижимающий его к себе, бесстыдно ласкающий его стоящий член, гладящий по груди, сжимающий соски, целующий в шею за ухом. Алекс захватал ртом воздух, будто задыхаясь, из глаз брызнули слёзы, вызванные скорее ужасом, чем возбуждением, и он, последний раз вскрикнув, кончил и опустился на пол кабинки, не в силах стоять на ногах.
Он так и замер под жёсткой струёй душа — ссутуленный, изнурённый, напуганный. Осознание того, что только что произошло, нахлынуло ударной волной, как только отступило возбуждение.
Он хотел Мэтта. Он дрочил и представлял его руки на своём теле. Он завидовал мужчине внизу, который как раз сейчас чувствовал эти самые руки. Он ненавидел и Мэтта, и этого незнакомца, которого даже не видел ни разу в жизни (Мэтт опять вернулся поздно), и даже самого себя.
Алекс подтянул ноги повыше к груди, уткнулся в них лбом и постыдно расплакался, не смея даже представить себе, что будет, если Мэтт узнает. Шум воды наверняка заглушал любые другие звуки, а на первом этаже, скорее всего, никто и не вслушивался, так что Алекс не сдерживался — плакал громко, всхлипывая и подвывая, сотрясаясь всем телом. Нарыдавшись вдоволь, он кое-как выбрался из душа, вытерся и вернулся в постель, опасаясь, что мысли не дадут ему заснуть, но он отключился, как только тяжёлая от слёз голова коснулась подушки.
Проснувшись утром, Алекс полчаса лежал на кровати и пялился в потолок, вспоминая свой сон, свои фантазии и слёзы. Надо было спускаться к завтраку, но он боялся — Мэтт не мог не заметить. Он же такой умный, такой искушённый, конечно, он сразу всё поймёт. И что тогда? Что ему говорить, как оправдываться? Какие слова подобрать, чтобы не рассердить, чтобы не нарушить той крепкой и верной дружбы, которая установилась между ними за то время, что они жили вместе? Алекс не знал, а потому трусил.
Но рано или поздно надо было решиться, потому что часы уже показывали четверть первого, и Мэтт, приготовивший завтрак, долго ждать не стал бы. По крайней мере, Алекс надеялся, что ночной гость уже ушёл, и можно будет не пепелить его ненавидящим, полным чёрной зависти взглядом.
Алекс всегда вставал поздно, когда была возможность, и обычно Мэтт оставлял ему завтраки в холодильнике, уходя на работу, но сегодня была суббота, и рано или поздно он поднялся бы будить своё сокровище, пока еда не остыла. А сокровище вовсе не хотело, чтобы его застали в раздрае, слезах и отчаянии.
Поэтому Алекс наскоро принял душ, оделся и спустился сам.