The wise man grows happiness under his feet (СИ)

К счастью, Мэтт и правда был на кухне один — сидел за стойкой, подперев подбородок кулаком, пил остывший кофе и смотрел телевизор. Макс, уже получивший завтрак, растянулся поперёк входа, мешая пройти, и глядя на него, Алекс на секунду отвлёкся от своих гнетущих мыслей и даже улыбнулся.

— Доброе утро, — он попытался придать голосу весёлости. К счастью, Мэтт был слишком занят новостями, чтобы заметить скрытую печаль и горечь.

— С утром это, ты, конечно, загнул, — Мэтт улыбнулся, и Алекс вдруг почувствовал, что от этой улыбки у него подгибаются ноги. — Садись, ешь быстрее, и пойдём с Максом.

Алекс, незаметно ухватившийся за дверной косяк, отлип от него, перешагнул Макса и сел за стойку, делая вид, что смотрит телевизор. Мэтт не заметил, не почувствовал пристального взгляда, поставил тарелку в микроволновку, склонился над чашкой и старательно, очень медленно начал двигать в ней что-то ложкой.

А Алекс смотрел, не отрываясь, и радовался, что Мэтт не замечает.

Вообще, он всегда знал, что Мэтт красивый, но судил об этом абстрактно, не вдумываясь, не выделяя мелочи из общего образа. Ему не было смысла глазеть на него до сегодняшнего дня, он и не глазел. А теперь готов был подмечать каждую чёрточку, каждый изгиб, ужасаясь собственным мыслям, собственному восхищению.

Он смотрел на загорелую спину, на широкие плечи, на маленькую родинку на пояснице, на точёные мускулистые икры, не скрываемые джинсовыми шортами, достававшими только до колена. Мэтт не был особо высок, не обладал могучей фигурой атлета, но Алекс считал, что ему бы и не пошло быть верзилой вроде Шварценеггера. Он был выше Алекса на полторы головы, поджар, загорел, и мальчик вскоре со стыдом понял, что едва ли не роняет слюни на стойку. К счастью, у него была неплохая реакция, и когда Мэтт повернулся, взгляд Алекса снова был устремлён в телевизор.

В чашке какао, которую Мэтт поставил перед ним на стойку, плавали зефирки, образуя собой смайлик: два глаза и улыбка из шести кусочков. Алекс снова невольно отвлёкся от мыслей.

— Смайлик? — его голос и впрямь прозвучал весело.

— Ага, как ты.

— В смысле? — Алекс шумно хлебнул горячего какао, и несколько зефирок, попав ему в рот, почти сразу растаяли на языке.

— Бабушка так тебя зовёт, — пояснил Мэтт, доставая тарелку из заходившейся писком микроволновки. — Потому что у тебя рожица весёлая, и вообще ты забавный.

Алекс, окончательно забыв свои любовные метания, насупился.

— Я не Смайлик, — твёрдо сказал он. Клички вызывали у него неприятные ассоциации с приютом, и он в последнюю очередь хотел, чтобы и в семье его звали не по имени.

— Да ладно, почему нет? Весело же, да и тебе подходит. Не дуйся, а лучше ешь, и побыстрее.

— Это она мстит за «бабушку», — пробурчал Алекс и уставился в тарелку, сердито хмуря брови. Он не заметил, каким нежным, умилённым и чуть насмешливым взглядом смерил его Мэтт, а если бы увидел, наверное, расценил бы это по-своему.

Мэтт, снова сев за стойку, сосредоточился на новостях, и Алекс мог без опасений рассматривать его. С девчачьим восхищением он любовался прямым носом, высоким лбом, довольно короткими, но густыми ресницами, обрамлявшими зелёные глаза, мужественным подбородком и чувственными губами, часто кривившимися в насмешливой улыбке. Присматриваясь к его загорелым плечам и выступавшим ключицам, к острому кадыку, Алекс ловил себя на мысли, что кожа у Мэтта, наверное, очень мягкая, если её потрогать. И руки, наверное, очень сильные. А ещё, наверное, он очень тёплый, даже горячий. Так много было этих «и» и «наверное», что Алекс под конец даже устал строить догадки и предположения, закончив свой тщательный осмотр твёрдым решением: Мэтт красив как бог, и стоит признаться себе хотя бы в собственной бисексуальности.

Впервые серьёзно задумавшись о своей ориентации, Алекс с горькой усмешкой подумал, что били его в приюте, выходит, неспроста. Ну не мог же он так любоваться Мэттом, будучи натуралом.

***

Алекс весь день был как на иголках — Мэтт всё время был рядом, то и дело задевал его плечом, улыбался ему, говорил с ним. После прогулки с Максом он уехал в магазин и в коридоре перед самым выходом обнял Алекса; тот ткнулся носом ему в грудь, вдыхая запах одеколона, пытаясь сдержать дрожь.

А вечером они вместе смотрели кино, и Алекс доверчиво и как бы невзначай прижимался плечом к тёплому мэттову боку, воображая, будто они вместе. И даже рискнул прижаться щекой к его плечу, а Мэтт, не подозревавший, какие грешные мысли бушуют в белокурой голове его сокровища, обнял его за плечи и чмокнул в макушку. Алекс испугался, что уж дрожь в его теле, которую вызвал этот отеческий поцелуй, не может остаться незамеченной, но Мэтт и впрямь не думал, что Алекс может испытывать к нему что-то кроме сыновней любви и доверчивой детской дружбы.