The wise man grows happiness under his feet (СИ)

— Так пекут в России, — пояснила Маргарет, придвигая к мальчику чашку какао с зефиром, и тот уже хотел было задать логичный вопрос по поводу происхождения семейства, когда их бесцеремонно перебили.

— А жопа у него не слипнется? — поинтересовался Мэтт, вернувшийся с прогулки с Максом.

— Не слипнется, — отрезала Маргарет. — Он не ел целых два дня.

— Ага, я знаю, — пожал плечами мужчина и сел за стойку с другого конца.

Мэтт своим появлением нарушил разговор, который должен был вот-вот начаться, и все ощутили неловкость. Он понимал, что его мать и этот малолетний бродяжка каким-то образом успели уже друг другу понравиться и подружиться, а он, весь из себя сердитый и всеми недовольный, был лишним.

— Что умолкли? Мешаю? — он решил, что лучше заговорить первым и хоть как-то нарушить это звенящее молчание, прерываемое смачным хлюпаньем и чавканьем Алекса, который смёл уже половину внушительной блинной стопки.

— Нет, — Маргарет натянуто улыбнулась. Она очень любила сына, но не могла не признать, что что-то упустила в его воспитании, и порой он ведёт себя безобразно. — Скажи, Алекс, зачем ты удрал из приюта?

— Там плохо, — прочавкал он. — Кормят дерьмово, не любят, а меня ещё и ребята били.

— За что? — ужаснулась Маргарет. Она знала, что дети бывают жестокими, но никогда не могла представить себе этого наяву.

— Да ты посмотри на него, — вставил Мэтт, смеривая мальчика насмешливым, но вместе с тем одобрительным взглядом. — Сразу понятно, за что.

Алекс вскинулся и посмотрел на него затравленно, злобно, хмурясь и раздувая ноздри.

— Мэтт, — Маргарет ласково погладила сына по руке. — Ну хватит тебе. Алекс ни в чём не виноват.

— Это точно. Ладно, я пойду, пожалуй. Надо сегодня выспаться. Макс, идём.

Когда мужчина ушёл, Маргарет подошла к Алексу и накрыла его ладонь своей — тёплой и ласковой.

— Детка, расскажи мне — как ты попал в приют? И могу ли я чем-то тебе помочь? Ты ведь не просто так убежал…

— Не просто. Я же сказал — били. Пока был маленький, не трогали, а теперь…

— А ты в приюте с детства? — Маргарет смотрела на него с состраданием и заботой, и на это невозможно было не поддаться.

— С трёх лет, — голос его дрогнул, но не сорвался. — Мама с папой погибли, когда мне было три. Родственников в Америке нет, а с теми, что остались в Европе, наверное, родители не общались. По крайней мере, когда я остался один, никто не объявился и не забрал меня к себе — это всё, что я помню.

— Сначала всё было не так плохо, да?

— Да. Малышей любят, о них заботятся, да и между собой никаких серьёзных ссор. И когда ты малыш, есть надежда, что однажды появится кто-то, кто тебя заберёт к себе домой и будет любить, станет твоей семьёй. А когда тебе шестнадцать и до выпуска два года — нет никакой надежды. Ты только знаешь, что тебя ещё два года будут лупить за каждую мелочь, кормить позавчерашним супом и никому, никому не будет до тебя дела. Лучше удрать и жить самому.

— Ну, не делай поспешных выводов, — ответила Маргарет. — Что ждёт тебя на улице? Быть беспризорником, не иметь документов, не иметь куска хлеба и крыши над головой — не лучше, чем жить в приюте. Сам посуди, осталось всего два года — и тебя определят в колледж, государство будет оплачивать твоё образование и общежитие, ты подрастёшь — и тебе дадут квартиру, пусть и не самую хорошую, а всё-таки. Хочешь от всего этого отказаться?

— Умом я понимаю, что делаю глупость, — ответил Алекс, тоскливо подпирая кулаком висок, а другой рукой поглаживая округлившийся живот. — Но я больше не могу. Тринадцать лет прожить в приюте — это и так много.

— То есть, ты тринадцать лет терпел, чтобы на финишной прямой отказаться от благ, которые принадлежат тебе по закону? Не глупи.

— Ваш сын отвезёт меня в приют завтра?

— Да. Не может же он вышвырнуть тебя на улицу.

— Лучше бы так, — горько ответил Алекс. — Лучше бы уж на улицу.

***

Всю ночь Алексу сладко спалось на мягкой кровати в гостевой комнате. Дождь перестал, и ночь была тихая, лунная, свежая. Окно было приоткрыто, и в комнате разливалась прохлада и слабый аромат сирени, росшей за углом дома. Алекс дышал глубоко и ровно, уверенный в том, что пока он спит, ему не намалюют несмываемым маркером «пидор» на лбу, не польют зубной пастой и не поставят таз ледяной воды перед кроватью. Впервые за много лет ему спалось спокойно.

Он не проснулся даже тогда, когда дверь приоткрылась, и в неё скользнула из коридора низкая тень, стукающая когтями по полу. Макс пришёл познакомиться с гостем поближе. Сел напротив кровати и уставился. Потом, набравшись смелости, подошёл ближе и уткнулся мокрым носом в свешивающуюся с постели ладонь. Алекс только дёрнулся, но не проснулся.

Однако к утру его сон стал беспокоен, и он проснулся в семь часов по приютской привычке. Проснулся, глянул за окно, где только занимался рассвет, сообразил, что стоит раннее утро, и обрадовался. Ему было вовсе не на руку, чтобы Мэттью, проснувшись, отвёз его назад в приют, и раннее пробуждение давало ему пару часов форы.