Но я учусь жить и с этим. Приближается лето, и множество забот сваливается на нас в связи с концом учебного года. К тому же некоторые из учеников должны уехать домой на лето, и мне надо ещё о многом с ними поговорить и ко многому подготовить. Нескольких из них мне отпускать ещё очень страшно, всё кажется, что они не готовы вновь встретиться один на один с внешним миром. И я целые дни напролёт посвящаю работе с ними, оставив остальные группы на Хэнка и мисс Стэнсон. Вынужденный раз за разом прибегать к использованию своего дара в надежде ускорить дело, я к концу дня выматываюсь совершенно и не способен заниматься ещё и Церебро. Впрочем, я успокаиваю себя тем, что было бы странно искать учеников за полтора месяца до конца учебного года.
В один из выходных дней, когда нет общих уроков, меня ловит Хэнк. Я только после одного занятия и через полчаса меня ждёт другое, но он настаивает на серьёзном разговоре и просит спуститься с ним в лабораторию. Мне непросто туда попадать, но я смиряюсь с тем, что раз он так настойчив, значит, это важно. Читать мысли, чтобы удовлетворить любопытство, у меня просто нет сил.
Хэнк помогает мне спуститься в его святая святых — просторную, идеально чистую комнату, заставленную жутковатого вида аппаратурой и рядами реагентов. Когда он просил что-то для своих исследований, я соглашался не раздумывая, доверяя ему в этом. Впрочем, многое он собирал и создавал сам, в результате чего лаборатория имела совершенно фантастический и весьма впечатляющий вид. Но сегодня он ведёт меня не к приборам: в центре внимания оказывается ровный ряд ампул, наполненных золотистого цвета жидкостью, и шприц для инъекций.
— Не знал, что ты ещё работаешь над своей сывороткой, — говорю я, позволяя себе секунду полюбоваться необычным оттенком. — Разве тебя что-то в ней не устраивало? Ты даже довёл её до того, чтобы балансировать точно на грани двух состояний, оставляя и нечеловеческую силу, и вполне человеческий вид.
— Это был всего лишь вопрос точной дозировки, — смущается Хэнк. — Но я работал теперь не над своим лекарством. Это для вас.
— Для меня? Что ты имеешь в виду?
— Я думаю… Конечно, ещё нужно будет проверить и, возможно, что-то поменять, но уже только мелочи… — Хэнк выдыхает и выпаливает разом: — Я думаю, что это способно будет поставить вас на ноги.
Я замираю, сжимая ручки кресла так, что начинаю чувствовать, как кровь стучит в пальцах. «Поставить на ноги»? Это означает... снова встать с кресла. Чувствовать землю под ногами. Не бояться склонов и лестниц, не зависеть ни от кого в простой прогулке по городу. Иметь возможность пойти с учениками по маршруту, выйти на пробежку, повести за собой в бой, когда придёт время.
Борясь с внезапной сухостью в горле, я спрашиваю, кожей чувствуя подвох:
— И в чём риск?
— Никакого риска, — Хэнк отводит глаза. — Я проверил всё тысячу раз, опасаясь спешить. Скорее всего, придётся только выверить дозировку, но не состав. Дело скорее… в побочном эффекте.
— Каком? — я облизываю губы, понимая, что если бы это не было что-то серьёзное, он бы так не сомневался. Но я готов на многое…
— Оно сделано на той же основе, что и моё лекарство… оно будет подавлять способности.
Я снова замираю, прокручивая это у себя в голове.
— Подавлять… насколько?
— Боюсь, что в должной дозировке… вероятно, полностью.
Я чувствую, как дрожат руки на подлокотниках кресла. Остаться без… своего дара? Поменять его на полноценную здоровую жизнь? Возможность чувствовать всех вокруг на… Когда-то я бы многое отдал просто за саму возможность заглушить голоса в своей голове. Но сейчас…
— Хэнк, меня во дворе ждёт девочка, которая способна заставить вещи самовозгораться, когда сильно испугана, — он хочет что-то сказать, но я не даю, — которая многому научилась, но всё ещё не способна справляться со своим даром в некоторых ситуациях. Которую год назад какой-то маньяк попытался затащить в переулок и там изнасиловать, но сгорел, корчась в пламени, и она помнит каждую секунду этого. И даже если бы я заставил забыть, это не спасёт её ни от ночных кошмаров, ни от страха перед самой собой, просто она перестанет понимать, откуда это идёт. И если я сейчас выйду к ней на своих ногах, но без своего дара — чем я смогу помочь ей? — я закусываю губу до солёного привкуса, чтобы не дать голосу задрожать. — Кто я вообще без своего дара?
Хэнк молча опускает голову. Он догадывался о таком ответе.
— Я… очень благодарен тебе за попытку. Честно. Но я не могу. Мой дар и моя школа — это всё, что у меня есть. Они в тысячу раз ценнее возможности ходить.
— Это несправедливо, что вам вообще приходится выбирать! — срывается вдруг Хэнк. — Если бы не он, если бы не та пуля…
— Это не он стрелял, Хэнк, ты сам мне всё рассказывал, — голос становится чужим и непослушным. — Да и неважно уже это. Если бы не та пуля, говоришь… если бы не она, то были бы тысячи жертв. Была бы война. И если это цена, которую я должен был заплатить…