Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста

Начальство в религиозные дела не лезло, а приезжие мусульмане веру в Аллаха, скажем, не слишком афишировали. Но вот однажды в апреле, когда наступил священный Ид аль-Кабир, над воинской частью, по-арабски, раздался призывный голос муэдзина. Взмыла исламская молитва не только над в/ч 44 708, но и над всем туркменским городом, который, на удивление, оказался не только советским, но и мусульманским.

Это грозило неприятностями армейскому начальству, особенно если учесть, что в Учебном центре трудились люди из КГБ, призванные оградить советских людей – гражданских и военных – от того, что тридцать лет спустя, получило название «исламской угрозы».

Следствием было быстро установлено, что египетские «заговорщики» проникли в радиорубку, обманув сержанта, в введении которого она находилась, прихватив с собой магнитофонную пленку с молитвой. Бдительности сержант Черновал не проявил, а когда до рубки добрался кто-то из офицерского состава, поезд уже ушел и веское слово муллы царило над соседними с Учебным центром городскими кварталами.

Серьезных последствий этот печальный провокационный эпизод не имел, хотя, помнится, сержанта все же отстранили от радиорубки. Но на офицерском собрании был, как обычно, поставлен вечный советский вопрос о бдительности.

Кстати, об офицерских собраниях. С этой формой общения я столкнулся впервые и был поражен его содержательностью и непосредственностью.

У нас собрания проводились в большом клубе, рассчитанном человек на двести, и зал был почти полон. Обсуждались вопросы совершенствования учебного процесса и боевой подготовки, но говорили, однако, и про текущие дела.

Например, командир части полковник Б-в как-то раз долго распекал одного подполковника за то, что тот ездит на своем мотоцикле без шлема. Подполковник лениво оправдывался. Раздраженный Б-в перешел к другой теме, предварив ее словами «офицеры нашей части пьют, как лошади». С этим утверждением никто не спорил.

Следующий сюжет был более увлекательным. Неподалеку от Учебного центра на улице Розы Люксембург располагалось женское общежитие, где обитали высланные из больших, городов, в том числе из Москвы, проститутки. Было их много и хватало всем. Вдруг выяснилось, что солдатский и сержантский состав их посещает, а офицеры про это ничего не знают. «Оживление в зале», а потом громкая реплика: «Мы исправимся».

Уж коли речь зашла о марыйском сексе, сразу отмечу, что проблем с венерическими заболеваниями не было. Ни у наших ребят, ни у арабских друзей. Жрицы любви себя блюли. А тамошние лекари боролись с этой напастью, как нынешние с коронавирусом.

Бывали сложности другого рода.

Любили арабские офицеры прогуляться по городу, но тут их поджидали неожиданности – попросту говоря, могли обокрасть. Да и сами зарубежные гости, чтобы раздобыть толику советских рублей, шли на рискованные коммерческие сделки, то бишь толкали что-нибудь местным жителям, что на советском лексиконе именовалось спекуляцией.

В каждом туркменском городе есть базар – тикинка. В выходной продать и купить на тикинке можно все, что душа пожелает. Даже оружие. В самом центре толкучки на земле расстелены ковры. Когда продавец ковров слегка откидывает край материи, то можно увидеть пару автоматов Дегтярева (хорошо знакомые по фильмам о партизанах), один калашников и пистолеты. Это точно не легенда. Торговец и не пытается скрыть свой товар.

Неподалеку в открытую идет торговля травкой и прочими радостями жизни. Переводчики наркотики не употребляли. Мы пили водку, кое-кто рисковал и глотал туркменские портвейны – Карабекаульское и Ашхабадское вино. Алкоголь хранил от наркомании.

Однажды на тикинке подбегает к нам, – мы были вместе с Игорем, – и возмущается египетский капитан: часы-де у него украли. Соображаем. Действительно украли – часы, японскую «Сейку», которая в советскую эпоху была признаком достатка и стоила 230 рублей. Носить на руке «Сейку» – это по теперешним временам почти что кататься на «Порше».

Мы с Игорем только-только облизнулись на шашлычок. А тут – международный скандал. Поморщились, потом улыбнулись и пошли в милицию. Заходим. За столом сидит одноглазый капитан туркменской национальности. Объясняем ситуацию. Он усталым голосом:

– Ну говорил же я им (кому им?), чтоб не пускали этих в город. Спроси у него, – это уже к нам, – какие часы, где украли?

Переводим пострадавшему. Тот объясняет. Капитан на секунду задумывается. Вызывает сержанта:

– Позови Ахмеда (не Ахмеда, так Мухамеда).

Сержант уходит и минут через пять возвращается с Ахмедом, парнем с худым, уставшим лицом.

– Ахмед, – обращается к нему одноглазый, – отдай этому его часы.

Ахмед молча вынимает из кармана «Сейку» и кладет их на милицейский стол.

– Иди!

Ахмед выходит.

На лице у египтянина радость.

– Шукран, шукран[11], – улыбается он.

Одноглазый пожимает плечами и машет рукой. Мы прощаемся.