Тигры у нас не водятся

Но пора уже возвращаться к нашему лагерю, солнце клонится к кромке леса, холодает, ложатся длинные тени. Садятся на покой дневные бабочки: приценятся к травинке, сложат крылья и… исчезают на фоне зелени луга, окраска нижней стороны их крылышек сливается с окружающей растительностью. И опять начинают закрывать свои венчики дневные цветы, прекращают работу на цветах шмели и пчелы. И можно опять посидеть у синего дымка костра и послушать, как постепенно смолкают птичьи голоса. Последняя песенка пеночки-теньков-ки — «тень-тень-тень, тень-тень-тень» — значит, уже половина девятого; редко, когда после девяти часов поет горихвостка. К половине десятого спели последние песенки перед сном пеночки — пересмешка и трещотка, славка-черноголовка и лесной конек. В десять часов последний раз прочистила горло ворона, стрекотнула сорока и тоже затихла, уснула.

«Чив-чив-чив-чив-чиви-ри-виттю»— спел в четверть одиннадцатого прощальную песню зяблик. И одни только неугомонные дрозды выводили рулады до полуночи.

А кое-кто и проснулся. Ветром дохнуло над головой — сова пролетела. Зорко следит она за малейшим движением в траве. Не одна неосторожная полевка попадет к ней на обед!

И мелькают у кустов хороводы ночных бабочек: пядениц, совок, шелкопрядов, хохлаток. Изредка мелких мотыльков разгоняет стремительный бражник или рыжий дубовый коконопряд с очень толстым телом и широким размахом крыльев, (до 12 сантиметров). Кто-то черный, еще крупнее, мелькнул зигзагом над поляной. Летучая мышь — кожанок северный — очень частый житель в наших краях.

СТУК В ОКОШКО

С этой летучей мышью было у меня одно интересное приключение. Как-то летом знакомая женщина принесла мне небольшую летучую мышь. «Мы ее во дворе поймали, — объяснила она. — Пошли мы с дочкой белье развешивать, смотрим, кто-то черный к дровам прицепился. Оказалось — мышь. Мы ее в банку…» Я поблагодарил женщину и стал думать, что же мне делать с пленницей? Мышь сидела в банке тихо, сжавшись в комочек. Я подыскал ей банку побольше, осторожно пересадил и стал предлагать пищу — стрекоз, бабочек, жуков. Но мышь только поблескивала бусинками глаз и отодвигалась от предлагаемого ей угощения. Может быть, она, вопреки обычаю, съест что-нибудь другое? Но она так же равнодушно отнеслась и к хлебу, и к пирожкам, и к сахару, и к сочным стеблям растений. Я оставил ее в покое, поставил банку на подоконник и ушел с женой в кино. Вернулись около двенадцати, и когда раздевались, то мне послышался вдруг резкий удар в стекло. Я подбежал к окну, но ничего не увидел. В белой летней ночи улица была пуста. Однако, как только я отошел, снова кто-то чем-то кинул в окно. Я выглянул в форточку. Никого. Выбежал на улицу, обежал вокруг дома. Никого. Даже вдали Не было заметно ни одного человека. Только приготовился лечь в постель — бум! Тут уж я рассердился и решил подкараулить неуловимого кидальщика. Сел у окна и стал ждать. Прошло минут пять, и вдруг я услышал, как мышь в банке тоненько пискнула. Тоненько-тоненько. Тихо-тихо. Чуть слышно. Но почти сразу же в стекло стукнулась с улицы другая летучая мышь. Стукнулась и отлетела. Моя мышь снова пискнула, и снова с улицы толкнулась в окно мышь… Вот это слух! Через двойную раму, летая где-то на улице, она услышала мою пленницу и попыталась пробиться к ней! Я переставил банку на другое окно, раскрыл створки внутренней рамы и настежь — форточку. Но мышь молчала. Я ждал, ждал и не выдержал — уснул. Уснула и жена. А в эту ночь ночевала у нас еще одна знакомая учительница. И вот она рассказала утром, что все же мышь пискнула, и через форточку в комнату влетела другая мышь и начала кружиться по комнате.

— Ну и дальше что? — спросил я.

— Дальше?! Дальше я так испугалась, что закрылась одеялом с головой, а когда стало душно, открылась, но второй летучей мыши в комнате уже не было. Наверное, обратно в форточку вылетела.

ВИДИМЫЕ НЕВИДИМКИ

Когда упоминаешь, что не только где-нибудь в заповедных лесах, а в самых ближайших окрестностях Ухты или Сыктывкара встречается очень богатый животный мир, насчитывающий тысячи и десятки тысяч обитателей, то многие удивляются: «А где же они живут? Ведь мы-то почти ничего и не видели!»

Верно, человек обычно замечает немногих животных. Отчасти потому, что он уже отвык наблюдать то, что его непосредственно не касается, отчасти же потому, что животные эти хорошо скрыты от нескромных взглядов и своей окраской, и формой тела, и поведением. Поэтому они становятся «видимыми невидимками» и человек их часто видит, но не замечает.