Тихие яблони. Вновь обретенная русская проза

К концу лета она читала не хуже него.

Они прочли весь песенник. Это была первая ее книга. Этого никто не знал, даже брат, от которого они таились больше всех. Уроки бывали и на густых ветках яблонь, и в чащобе ольшаника и орешника, куда брат боялся ходить, потому что там Ореховый: щелкнет зубом – у него один зуб, но твердый, как камень, – и конец! Бывали уроки и в бане – сначала они боялись банника, но после решили: если не мыться, то баннику нет дела: он спит на ка́меночке, весь в мыле, на пуховой мыльной пене, чтобы не обжарить себе бока.

Новые места придумывала Ариша, а Петя покорно шел за нею с книгой. Книжки он брал тайком у приказчиков. Кроме сонника и песенника, прочли «Новейший письмовник» и начали было второй том «Алексиса, или Любовь у ручья», но так было трудно читать и так длинно, что оставили, не дочитав.

Однажды не Петя, а Ариша принесла книгу. Это был том патриотической «Истории России» Сергея Глинки. Она взяла его тайком у отца. Книга была в рыжем кожаном переплете, и в конце был приложен лист с именами лиц, подписавшихся на «Историю России», – в их числе значился, под городом Хлыновом, среди двух «высокоблагородий» и одного «высокопреподобия», «купец хлыновской Прокопий Иванович Подшивалов». Прадед выписывал нередко книги, и его имя в качестве хлыновского подписчика значилось и на «Истории» Карамзина, и на «Фебальде, или Мечтателях» Эккартсгаузена, и на путешествиях Дюмон д’Юрвиля, и на «Повестях Александра Пушкина». «Историю» читали вслух, попеременно, то Петя, то Ариша, но было то скучно, то непонятно и лишь изредка интересно. Ариша унесла книгу, и на следующий раз они читали за банею, в лопухах, в ивановом-чаю «Жития святых». Читал Петя, а она слушала. Они читали о том, как мученице явился Христос в темнице и сказал: «Ты – невеста Моя: мужайся. Дам тебе венец небесный», – и мученица, не боясь мучений, пошла на суд и улыбалась на угрозы царя-мучителя, и когда ей усекли голову, ангелы запели на небе и цветы алые расцвели и заблагоухали из каждой капли ее пролитой крови.

Дослушав, Ариша взяла у мальчика книгу и вновь прочла то же про себя, путаясь от волнения и возвращаясь вновь к неверно прочтенному слову. Перечтя, она замолчала, и они молчали, а ветер над ними перебирал розовые гроздья иван-чая. Потом она сказала:

– Теперь нет мучителей!

– Тебе жалко?

– Жалко. А тебе?

– И мне.

Им хотелось быть там, перед немилостивым царем, и чтобы ангелы пели над ними и земля розовела в цветах от их крови.

Они читали еще, а потом Ариша зазвала его смотреть, как из хмелю заплелась у старого ореха зеленая борода, и они смеялись и рвали бороду. Ариша подвязала себе пряди хмеля и бодала его бородой. Иногда ею овладевало неудержимое веселье, она взбиралась на дерево, задирала оттуда мальчика ветками, кидалась шишками, звала качаться на ветках. Мальчик был весел, но тише – и играл с нею, немного боясь ее веселого неугомона. После неугомона она стихала и требовала, чтобы он что-нибудь рассказывал ей, и он рассказывал ей страшные истории, слышанные от приказчиков в молодцовской, о зарезанных ночью на постоялых дворах купцах, о разбойниках на большой дороге, о бородатом торговце, который с невидимым черным аршином ходит по лавкам и спрашивает себе красного сукна, и когда подадут кусок, начинает мерить на свой аршин, и сколько ни меряет, все конца нет, и если не прочесть трижды «Живый в помощи Вышнего», то весь товар себе намеряет. Ариша слушала, но не боялась этих историй. Она начинала сама сочинять в том же роде.

Петя слушал и тихо возражал ей:

– Это ты неправду говоришь. Этого не было.

– Неправда и про аршин, – защищалась она.

– Нет, было, – отвечал он. – Страшное бывает. У нас утонул братец.

Она просила его рассказать, но он знал только, что брат утонул в реке, в полдень, в осоке, и грустно замолкал.