Тихие яблони. Вновь обретенная русская проза

Архиерей ничего не ответил и прямо прошел к переднему углу. Протодиакон, откашлявшись в руку, зачитал молитвы. Архиерей благословил стол. Между архиереем и архимандритом посадили местного старожила, отставного генерала, у которого в слободке был дом, а под слободкой – имение. Генерал слыл любителем духовного чтения. Хозяин не садился за стол, а потчевал, сам накладывая на тарелки почетным гостям. Ели молча.

Генерал решил начать разговор, почитая неприличным молчание. Намазывая на хлеб икры, он улыбнулся и заметил:

– Вот вы, ваше преосвященство, признанный знаток устава…

– Полноте, – попытался остановить его архиерей.

– Нет, позвольте, ваше преосвященство, – прервал генерал. – Suum cuique[8]. Я латыни не учился, но твердо это усвоил. Я вот к чему веду. Вкушаем мы у нашего любезного хозяина, между многими прочими и сие яство, – он указал на икру, которою покрыл ломоть хлеба, – а, оказывается, и ему определено свое место в уставе. Все предусмотрено. Я всегда любопытствую узнать в точности каждой вещи ее место. Привычка-с: то, что у нас, у военных, – дисциплина, то у духовных – чин. «Вся по чину вам да бывают». Какое же место сему продукту отведено уставом?

– Да какое же место! – улыбнулся протодиакон. – Ешь во спасение.

Архиерей сухо заметил:

– Действительно, в уставе указано, когда вкушается икра.

– На наш, мирской взгляд выходит, – продолжал генерал, – и осетрина есть рыба, и икра есть рыба – устанавливается, таким образом, некое единство или тождество вкушения, ан нет: тождество по-мирском у, а по-духовному – различие.

– Ну, ваше превосходительство, – в третий раз прорвался протодиакон, – это и по-мирски различие глубокое: икра – это, так сказать, едение предварительное, а осетрина – в ней существенность есть.

За протодиаконом все так охотно и добродушно засмеялись, что и архиерей улыбнулся и сказал, обратившись к хозяину:

– Предложенное нам предварительное едение, как выразился отец протодиакон, столь обильно и так затянулось, что не признать ли нам в нем существенность и не ограничиться ли им одним?

– Что вы, что вы, ваше преосвященство, – возразил протодиакон, – помилуйте! Да ведь это все равно, как если бы одной литией ограничиться за всенощной, без полиелея. Не по уставу.

Архиерей покорился тому, что ужин неотвратим, и, обернувшись к архимандриту, который все молчал, заметил со вздохом:

– Вот, ваше высокопреподобие, что значит почитаться уставолюбцем: получаю здесь себе достойное возмездие – это уставное вкушение. Вам не грозит эта опасность.

Архимандрит сидел, не принимая участия в беседе и мало в нее вслушивался: он не любил обеденных разговоров и не умел их поддерживать, но слова архиерея ему были неприятны. Он не понял, была ли это простая шутка или некоторый обличительный намек на многим не известную особенность архимандрита: он тяготился долгими службами, с трудом им выстаиваемых и еще в академии был признан «гностиком» и «ересиархом» за свою любовь к богословскому отвлечению и философствованию. Они были далеки с архиереем, и молва даже преувеличивала дальность их отношений. Говорили, что ученый архимандрит был назначен настоятелем второклассного бедного монастыря под некоторый неявный полунадзор архиерея за то, что в магистерском сочинении своем отрицал будто бы вечность адских мук и почитал справе дливость и правосудие Божие понятием более юридическим и даже не православным, а католическим. Утверждали, что архимандрит и в проповедях не раз будто бы учил, что Бог, любя безмерно творение Свое, принес иные Свои свойства в жертву любви Своей, – и делается ради любви к человеку как бы уже и не Богом. Заметили, что архимандрит никогда не произносил проповедей за архиерейскими служениями, тогда как при прежних архиереях проповедовали обычно архимандриты. Однако за доброту архимандрита любили в монастыре и в городе. Более строгие, тяготевшие к архиерею, прибавляли: «Не за доброту, а за слабость».

– Если не грозит эта опасность, – ответил Евфросин, – то, значит, грозит какая-либо другая. Обычно так бывает. Это некий закон мира сего.

– Конечно, грозит, – встрепенулся генерал, – грозит опасность нашего ученого любопытства, которою мы частенько все досаждаем его высокопреподобию. Вот, например, любопытствуя о путешествиях апостола Павла, вычитал я в некоем ученом сочинении, что, когда апостол был в Писидии и Киликии…

И генерал зачастил именами из библейской археологии. Недовольный протодиакон шепнул своему соседу, молчаливому старичку благочинному:

– Ну, пошла теперь Киликия! А мы с вами лучше, отец протоиерей, вот эту жирную Киликию из чухонского моря отведаем, – и он, прицелившись издалека, ткнул вилкой в коробку с кильками.

Архимандрит односложно отвечал генералу, видимо скучая.

– Совопросник вы, ваше превосходительство, – усмехнулся архиерей, вслушиваясь в неотвязные вопросы генерала и короткие, суховатые ответы Евфросина.