Тихие яблони. Вновь обретенная русская проза

– Любопытен, действительно, о многом, – отвечал генерал и, откинувшись на спинку стула, хотел что-то сказать, но заметил, что около архиерея стоит старичок в длиннополом старом сюртуке и кланяется: – Владыка, вас спрашивают.

Архиерей обернулся. Старичок, низко склонившись, подошел под благословение.

– А, Иван Архипыч, раб Божий, – сказал архиерей с видимым удовольствием. – Добрый вечер. Что опоздал?

– Храм запирал, ваше преосвященство. Облачения складывал.

– Садись, Архипыч. Вон твое место, – сказал хозяин. – Не занято. Нагоняй, что до тебя вкусили.

Но старичок кланялся архиерею и протягивал ему серебряную церковную тарелочку с двумя хлебцами.

– Это, ваше преосвященство, благословенные хлебы. Простите, вовремя не подал: к началу трапезы не поспел. Не прогневайтесь.

Архиерей принял тарелочку и поставил на стол перед собою, и еще раз благословил псаломщика.

– И еще погрешил, ваше преосвященство: сильно погрешил, простите Христа ради.

– А что такое? – сказал владыка, и что-то ласковое и умиленное прошло по его строгому, худому лицу. – Да ты сядь, Иван Архипыч, на свое место, кушай и кайся, в чем еще погрешил.

Старичок-псаломщик поклонился и сел за стол.

– Ну, в чем же погрешил? – с улыбкой приставал архиерей.

– Сами небось изволили заметить, ваше преосвященство.

– Заметил, заметил. Не тот на «Светильне» «Богородичен» спел: погрешил зело против устава.

– Погрешил, владыка: надо было Богородичен праздника, а я из октоиха спел «Сладость ангелов».

– Верно: «Богородичен» перепутал, – закивал архиерей, – а я на него надеялся: поручил левому клиросу «Светилен», а не своим поющим и вопиющим. А он подвел меня. Придется на поклоны ставить. Стою в алтаре, жду светилен Введенскою и вдруг слышу: «Сладость ангелов, скорбящих радость, христиан предстательнице, Дево Мати Господня».

Архиерей обернулся к архимандриту:

– И до чего мне было сладостно, что он ошибся и «Сладость ангелов» запел. Признаюсь, порадовался, что он устав нарушил. Не взыщите, ваше превосходительство, – кивнул владыка генералу, – это ведь, по-вашему, будет нарушение дисциплины?

– Нарушение, ваше преосвященство.

– Да-да, и вот все-таки я его на поклоны не поставлю, как хотите, а перепутай он и спой не «Сладость ангелов», а что-нибудь другое, может быть, и поставил бы. Поставил бы, Архипыч, а? Что бы ты тогда стал делать? – улыбнулся архиерей псаломщику.

– Постоял бы, ваше преосвященство.

– Приидите – поклонимся, – вставил протодиакон.

– А потому, ваше превосходительство, что я эту «Сладость ангелов» с детства, с самого раннего, особенно люблю, и, должно быть, ты хитрый человек, Архипыч: как ты это узнал, эту единственную, кажется, ошибку в уставе я готов кому угодно простить?..

– Какой он, ваше преосвященство, хитрый, – заметил хозяин, – самый он простой человек: семью прокормить на свой страх не может. Божья овца на Божьем корму.

– Не соглашусь с вами, Потапий Васильевич: не только хитрый, но и хитрейший он человек: не только спел мне «Сладость ангелов», но и принес эту сладость сюда. Вот она передо мной лежит на серебряном блюдце. – Владыка указал на благословенные хлебцы.

Архимандрит с любопытством взглянул на него с каким-то внутренним, обращенным к нему вопросом, столь явным на открытом полном лице, что архиерей и этот взгляд заметил, и вопрос этот прочел.

– Не понимаете, ваше высокопреподобие? Вы ведь не из нашего брата, не из поповичей?

– Я из купцов.

– Значит, понять вам все-таки легче: купец к попу всегда ближе дворянина стоял. Простите, ваше превосходительство, – обернулся на мгновение архиерей к генералу, – я не в осуждение. Я только то хочу сказать, что с детства я не могу без слез слов этих слышать «Сладость ангелов». Еще в детстве сердце при этих словах трепетало. И я это биение за единственное доброе дело своей жизни почитаю. И вот услышал я сегодня «Сладость ангелов» – и все детство предо мною встало. Шел я сюда, в эту витальницу, и думал: «Неужели и дальше будет, как в детстве было?» И я «Сладость ангелов» не только услышу, но и увижу? И вот, действительно, и увидал.

Никто не понимал, о чем говорил архиерей; впрочем, генерал из почтения делал вид, что оценил признания архиерея и глубоко ими заинтересован. Архимандрит отклонил усердно подставляемое ему хозяином блюдо с разварной рыбой и внимательно слушал архиерея. Слушал и Архипыч на конце стола.

Архиерей полуобернулся к отцу Евфросину и говорил, придерживая рукой панагию:

– Далекое-далекое детство вспоминается, ваше высокопреподобие. А все через него, – он кивнул на Архипыча. – Мой отец был псаломщик из самых обыкновенных, из бедного сельского прихода и, как водится, из многосемейных. Где именьем пусто, там ребятами густо. Хлеб насущный был у нас – именно насущный: на сутки всегда было, а на другие – только предполагался.

– Довлеет дневи злоба его, – густо шепотнул протодиакон благочинному.