Тихие обители. Рассказы о святынях

…За вечерней трапезой – вернусь опять к повествованию, – я увидел трех «светских» студентов. При сложившемся воззрении на большинство из них, как на неверующих, мне несколько странно было видеть их здесь. Зачем они приезжали, я не узнавал; но товарищ познакомился с одним из них. Оказалось, что он, кажется, сын священника, по своим взглядам «разошелся с отцом», университеты закрыты, ехать домой он не хочет, ну и решил провести на Валааме недельку-другую: благо, что бесплатно. После один из гостинников отзывался о студентах неодобрительно: «Спят много, едят, как и все, а в церковь не ходят; спрашиваю их, зачем же они прибыли на Валаам? Говорят: приехали посмотреть остров».

Понятно, если люди приехали с такими целями, то, что же хорошего они могли вынести? Кроме крестов и поклонов да черных подрясников они едва ли что видели. Действительно, когда мы возвращались обратно с Валаама, тот же студент жаловался товарищу, что ему «Валаам не понравился: одна только внешность!» Право, как-то обидно становится за огульные речи человека, не бывшего даже в церкви, не знакомого почти ни с одним иноком!

18 мая, среда. В половине третьего раздался знакомый уже теперь трескучий звонок: будили желающих идти к утрене. Ох, как же не хотелось вставать после четырехчасового сна. Бывало, проспишь часов семь-восемь, а тут с белой зореньки подымайся. Дай, мол, еще минут пяток полежу. И, уступая своей чувственности, опять закрываешь глаза. Но в душе пробуждается совесть и начинает упрекать за безволие. Тогда крестишься сонной рукой и сдергиваешь одеяло. И почти все дни – до отъезда – не хотелось вставать так рано; но замечалось, что чем дальше, тем вставать становится легче: образовалась, значит, постепенно привычка.

Братия тоже являлась в это время к молитве в храм. Но так как одни из них должны были работать весь день, то им делалось такое послабление: вставать так рано они должны были лишь три раза в неделю, кажется; – причем стояли только до кафизм; а после них – то есть часа в четыре утра уходили соснуть с часик или полтора по кельям. И затем, после чая, часов в шесть, а зимой – в семь принимались каждый за свой труд. В остальные дни они спали до пяти часов, – то есть семь часов в сутки, – вполне достаточно. Ну а старцы – так те присутствовали на всех богослужениях; зато они были свободнее днем и могли по желанию поддержать бренную плоть часом-двумя сна среди дня. Опять сколько мудрости и здесь: ведь молитва, настоящая молитва – самое трудное дело; поэтому устав приучает к ней иноков постепенно, чтобы не убить охоты излишней неразумной и непосильной ревностью. Ну а для старцев молитва делается естественной пищей.

В валаамской церкви

После обедни мы решили соснуть часика два-три, то есть с пяти до восьми, и таким образом дополнить ночной отдых. Так мы поступали все время; прибавляя в крайнем случае иногда еще часик после обеда. После этого отдыха пили чай, отправлялись к поздней обедне, а после – в трапезу. Вечером, часов в шесть с половиной, нас звал колокол к вечерне, и после ужина к «молитвам на сон грядущим». На эти молитвы собиралась почти вся братия, уже ежедневно. Так проходил обычный день. Следовательно, у нас оставалось свободное время лишь после обеда до вечерни, – то есть часов с двенадцати до шести вечера. Им-то мы и пользовались для наблюдений над жизнью иноков и наслаждения чудными видами. В этот раз, то есть во вторник, мы отправились к «новому кладбищу», находящемуся за монастырем, в версте от него. Туда вела прекраснейшая, ровная искусственная аллея из лиственниц. Когда мы отошли с по л версты, то случайно оглянулись назад: аллея упиралась в лесок, а над ним замечательно красиво поднимались главы собора. Если будете, читатель, на Валааме, то непременно полюбуйтесь. На новом кладбище были простые кресты, а под ними круглые, обточенные волнами голыши, на которых написано было имя умершего, год и число, а иногда и стих из Писания, редко – стихотвореньице.

Распятие на кресте. Фреска

Между прочим, там находится избушка одного подвижника, жившего еще в начале девятнадцатого столетия. Как гласит надпись на надгробном памятнике, к нему приезжал император Александр I. Вот уж подлинно избушка на курьих ножках, раньше не было даже дверей, и подвижник общался с «миром», – то есть с остальным Валаамом, через узенькое оконце.