– Ну и трепач же ты, «Цыган»! – тихо рассмеялся Павел, – Во-первых, то не железнодорожник был, а пожарный. Во-вторых, не это самое дело ему пришивали, а язык, и, в-третьих, не Моте, а тебе, дураку. Видать, у пожарного тоже ума не много было, коли такой язык себе отрастил, да еще передал его эдакому дурню, как ты.
– Обижаете, товарищ старший сержант! – «Цыган» будто бы действительно обиделся, – Дюком Ришелье клянусь, чтоб он мне на голову плюнул! Чтоб он мне помочился на темя, коли вру! Мотя это был и железнодорожник с вот таким хреном, прямо навроде ихнего дорожного костыля! Мотя потом тот замечательный инструмент свой…железнодорожный, значит,…за сорок рублев на Привозе любознательным девкам показывал. Так и говорили – «иди, Мотя, кажи свое наследство слабому бабьему народу», а он шапку снимает, туда покидают, кто копейки, ну никак не менее полтинника, а кто даже и рубль кладет, Мотя, инвалид, сперва подсчитает, чтобы не меньше сорока целковых было, и штаны долой. Бабий народ «ах!» А он и доволен. Опять же и доход постоянный.
Опять кто-то засмеялся тихо. Но «Цыган» никак не унимался. Вдруг сказал с грустью:
– Только помер он потом… Народу его хоронило-о-о, ужас сколько! Особенно бабы… Вся Одесса, вот те крест на пузо! Может, только крайние инвалиды, которые без ног, …одна голова у которых, можно сказать, и та лысая, глухая, да слепая, и, конечно, малые детки не пришли, а так…прямо как первомайская демонстрация! Сначала думали разогнать…чего, мол, зря народу гужеваться, бузить, дескать, начнут…, а потом разобрались и позволили. Все ж таки, один у нас Мотя-то был! И операция у него очень известная, на весь мир, можно сказать.
– Отчего же он помер? – забеспокоился тот же солдат, которому «Цыган» первому начал морочить голову.
– Кто?
– Ну, этот, Мотя?
– Какой Мотя?
– Ну, у которого…того…железнодорожника-то инструмент?
– Кирка, что ли?
– Да ты того…! Издеваешься?
– Ну, чего ты ко мне со своим Мотей привязался? Если хочешь, я тебе потом адрес того доктора в Москве, который Моте помог, дам.
– На кой он мне?
– Так он и мозги в пустую башку вставляет. А сверху пилотку гвоздиком прибивает. Удобно! Спишь даже в ней, заодно и расческа не нужна.
Тут уже все стали возиться и тихо посмеиваться. Куприянов усмехнулся в темноте и весело блеснул глазами в «Цыгана».
В этот момент вновь скрипнула дверь, приоткрылась столь же немного, как в первый раз, и на двор неслышно скользнули двое незнакомых мужчин, по виду, как будто польских крестьян, а также мелкая женщина в сером коротком тулупчике и «Сотрудник». Он что-то строго им приказал, и они почти бегом кинулись вдоль реки, за мельницу. Оттуда в лес вилась кривая, скользкая от вешней грязи, тропинка, еле видная от того места, где затаились люди Куприянова.
«Сотрудник» постоял еще немного на пороге, потом поднял над головой руку и трижды завертел ею, как флажком.
– В колонну по одному! – негромко приказал младший лейтенант, и весь его взвод быстро разобрался на ходу.
Шли чуть пригнувшись и тревожно оглядываясь по сторонам. Вот вылетит сейчас длинная пулеметная очередь откуда-нибудь из леса! Вот хлопнет глухой выстрел! Потом, другой, третий, …десятый! Все, как на ладони, бей, точно уток на лету!
Один за другим с шумом ввались в дом, слабо освещенный двумя дымными керосиновыми лампами. Тяжело дышали, топали грязными подошвами по скобленному дощатому полу, с любопытством и недоверием оглядывались, не выпуская из рук стылого оружия.
То была просторная комната, уставленная грубой деревянной мебелью: длинный дощатый стол с двумя струганными лавками, два тяжелых одинаковых, как близнецы-братья, темных буфета и кованый, чудовищных размеров, будто гроб, сундук с огромным серым навесным замком. В дальнем углу немого чадила растопленная почти докрасна чугунная печь с медным чайником на конфорке, и прижималась к стене, почти рядом с печью, небольшая сухая поленница с заметанными вокруг нее сором и щепками. На темную мансарду, скорее похожую на чердак, вела крутая узкая лесенка. Над ней был распахнут квадратный люк, из которого поддувало сыростью.
– Вот здесь меня и ожидайте, – громко молвил «Сотрудник», когда все, наконец, ввалились в дом, – В тесноте, да не в обиде, как говорится. На двор не ходить, охранения не выставлять…, а то увидит кто…, ни к чему это. Сидеть тихо…, печь растоплена, вон кипяток в чайнике… Я вернусь с рассветом. И обратно пойдем… Вот и вся недолга!
– А пожрать! – вырвалось у всегда молчаливого огромного Антона Конопатова.
– Пожрать? – «Сотрудник» строго посмотрел на верзилу, – Пожрать дома. Потерпите. Я тоже голоден. Так легче двигаться…и весу меньше. Вы в разведку с сухим пайком ходите?
– Так то ж разведка, – недовольно проворчал «Цыган».
– Больно умные они у тебя, младший лейтенант, – покосился на Куприянова «Сотрудник».
– Других в разведку не берут, – усмехнулся в ответ Куприянов, – Им чужие мозги вставлять в черепушку не надо. Своих хватает.
Многие тихо рассмеялись, а «Сотрудник» недоуменно пожал плечами. «Цыган» горделиво приосанился и подмигнул почему-то Павлу.