Тихий солдат

В октябре 1945 года бывший войсковой разведчик Павел Иванович Тарасов был восстановлен в звании старшего сержанта, переведен в органы государственной безопасности и назначен в караульную роту в самом сердце страны – в Кремль.

2. Часовой

«На часы» нового часового Тарасова, крепкого, высокого увальня с пудовыми кулачищами, поставили в длинном, гулком коридоре бывшего Сената, а ныне Совета Министров СССР, только в июне 1946 года, то есть спустя восемь месяцев после зачисления в кремлевский полк.

А до того он выезжал на три месяца в подмосковные учебные лагеря при Кантемировской дивизии и проходил там особую тренировку. Поначалу Павел отнесся к этому с надменностью фронтовика-разведчика – мол, не учи ученого, мы, дескать, и не такое выделывали, и вот, видите, какую войну на своих плечах вынесли, да еще выиграли ее с блеском. Не вам, тыловым скоморохам в парадных формах, боевых разведчиков учить уму-разуму!

Начальник сборов, неулыбчивый, низкорослый подполковник Вершинин, поманил Павла к себе пальцем, затолкнул его в свою палатку, потом вытащил из-под деревянной раскладушки маленький фибровый чемоданчик и молча вывалил прямо на аккуратно убранное одеяло кучу сияющих золотом и разноцветной эмалью наград. Павел от неожиданности захлопал глазами. Среди нескольких солидных орденов нескромно поблескивали две золотые медали Героя Советского Союза.

– У тебя нет таких? – очень буднично спросил Вершинин.

– Никак нет, – растерялся Павел, не в силах оторвать взгляда от всей этой военной роскоши, – Имеется кое-что, товарищ подполковник, за что не стыдно, но таких нет.

– А у меня вот есть, – как будто с грустью вздохнул Вершинин, – Вот эта звезда в сорок втором получена. Я тогда командиром звена истребителей был, два тарана… Сталинград… Немцы охамели тогда, летали на своих «хенкелях» даже без прикрытия «мессеров», без истребителей, …как у себя дома, сволочи! А у нас поначалу не было ни хрена…, и боекомплект неполный, летим налегке…как на парад…, ястребков всего по два-три звена на их целую армаду… От «хенкелей» в небе днем было темно, как цыганской ночью… Вон сколько их было! День и ночь бомбили! За людей нас не считали. Только и оставалось, что таранить этих гадов! Бьешь его, наглеца, в хвост, а сам успевай только вывалиться… Авось к своим упадешь… И вот ведь живой! Списали меня по ранению… Просился хоть в пехоту…, а меня в войска НКВД только и взяли, в тыловые, командиром роты. Из-за медальки вот из-за этой. Уважили, так сказать. А вот эта звездочка за Орел. Там тыловых да фронтовых не было… Все были нужны! Мне дали батальон. В живых осталось десять человек. Из батальона! Опять госпиталь, два месяца…, а потом уж направили служить в СМЕРШ. Меня, бывшего боевого летчика! Шпионов ловить! Я в Берлине был…, в самом их логове. Горелки, которые от Гитлера остались, лично переносил для экспертизы. Опять-таки, напомню – бывший боевой летчик, командир звена истребителей, два тарана, двадцать семь сбитых «мессеров»! Вонючие головешки бесноватого фюрера и его кудрявой курвы вот этими руками, бережно…таскал! А теперь учу тебя, брат мой фронтовой, и сам учусь другому делу… Вроде бы такому же, а все-таки другому. Так что, иди…и размышляй.

Павел, весь красный, выскочил из командирской палатки, и в душе отругал себя за ту свою фронтовую спесь.

«Вот наука так наука! – думал он, горячась, – Нос задрал, а тут такой человек! Дважды герой, летчик, «сталинградец», контрразведчик, два ранения, горел, таранил, дрался до последнего! Гитлера мертвым видел! В самом Берлине! А я нос задираю!!!»

Больше он никогда с Вершининым с глазу на глаз не виделся, но запомнил его навсегда. Уже в сорок девятом, в январе, узнал, что подполковник погиб в автокатастрофе – разбился на служебной машине. Говорят, разогнался так, как будто взлететь хотел, и взлетел… Павлу было очень горько слышать это. А в ушах упрямо звучали вершининские слова: «Меня, бывшего боевого летчика! Шпионов ловить!»

Были и занятия в классах кремлевской комендатуры. Там уроки вели четыре строгих офицера – два старших лейтенанта и два майора. Один из майоров, атлет с широкой грудью и длинными ногами, потом был назначен командиром полка, получив перед тем подполковника, а через год сразу и полковника. О нем рассказывали, что женат он на дочери чуть ли ни какого-то маршала, сам же был в партизанском соединении где-то в Белоруссии в качестве особиста. Словом, со всех сторон удачный, везучий человек, карьерная дорога которого была выложена явными и неявными поддержками. Был он необыкновенно строг, важен, даже высокомерен. Ходил в выглаженном, натянутом, без морщинок, мундире, в чистейших хромовых офицерских сапогах, в фуражке с кокетливой, выше, чем следовало, тульей, и с ровными, трехрядными орденскими планками на выпуклой груди.