Тихий солдат

Павел вдруг мягко улыбнулся, из него как будто вышел плотный воздух. Он сначала порывисто обнял Машу, а потом очень бережно уложил ее на расстеленную кровать, сам же осторожно, стараясь не раздавить ее, лег рядом и трепетными, дрожащими огрубевшими пальцами расстегнул на груди у нее пуговки, на блузке. Маша раскраснелась, задышала глубоко и прикрыла глаза. Губы, уже тихо, нежно прошептали:

– Что ты! Что ты, Паша! А если Федька… Под дверью он…

Но Павел закрыл ей рот поцелуем и стал быстро, нетерпеливо сбрасывать с себя и с нее одежду на пол. Кровать громко скрипнула, встряхнулась, но они уже горели такой шальной, такой оглушительной страстью, что даже если бы слетела сейчас с петель дверь, не сумели бы оторваться друг от друга.

Их встречи так и происходили – у Маши Кастальской на Ветошном, да и то старались встречаться тогда, когда Кондукторовых не было дома. Маша их страшно боялась. Этот безотчетный страх передался и Тарасову. Он непроизвольно краснел, когда случайно сталкивался в квартире с Мариной Витальевной. Та же, видя Павла, вдруг становилась добрее, мягче, глаза вспыхивали теплым, глубоко скрытым, огоньком; от ее постоянной суровости оставалась лишь темная, серо-синяя, ее одежда, да крепко сжатые сухие кулачки. Павел однажды подумал, что эта высокая, стройная женщина с широкими бедрами и крупной грудью, с каштановыми, вьющимися волосами и голубыми глазами, пожалуй, даже хороша.

В одну из таких встреч, в пятницу, когда он обычно приходил, Маши еще не было дома. Марина Витальевна распахнула дверь, прямо посмотрела на Павла, вот тут ее ледяные глаза и потеплели.

– Здравствуйте, Павел Иванович, – сказала она с легким южным акцентом, – А Кастальской нет.

Павел отступил на шаг и пробурчал смущенно:

– Извините…, я попозже зайду.

Он с удивлением решил, что очень странно она его назвала – он никогда не представлялся, а, по словам Маши, она о нем ни разу не спрашивала.

– Да что вы! Заходите сейчас. Чайку попьем. Мой Федька в школе на кружке…, планеры они там собирают… Я вас никуда не отпущу, так и знайте!

Она ухватила его за широкий рукав шинели (было это поздней, холодной весной сорок шестого года и тогда уже на Павле была не солдатская, а офицерская шинель особого франтоватого покроя) и почти силой втащила в прихожую. Павел сделал еще одну попытку выйти, но Марина Витальевна рассчитанными, сильными движениями расстегнула пуговицы на его шинели и, буквально прильнув к нему, стащила ее с плеч.

– Хотите у меня? А то на кухне зябко.

– Да мне неудобно. Маша придет, что подумает?

Марина Витальевна кокетливо рассмеялась и блеснула глазами:

– А что, есть о чем подумать? Давайте обсудим! За чаем! С пирожными. Я их сегодня у нас в управлении, в столовой, брала.

Павел, смущенно приглаживая волосы, последовал за Мариной Витальевной, шедшей впереди него с раскачивающимися бедрами. На этот раз на ней, к его удивлению, была не серая юбка с неизменной синей вязаной кофтой, а легкий розовый халатик, явно ей тесный.

– Кастальская сегодня сильно задержится, Павел Иванович! К ним еще утром пришли личные дела на целый полк новой охраны для Лефортова…, там почти всех меняют. Послезавтра должен заступить уже новый состав. Так что, на целую ночь работы! Никак не меньше! Я уж это точно знаю! Их там всех усадили, а между столами ходят серьезные мужчины, торопят. Приказано никого до окончания работы не отпускать. Такой у них отдел…

Павел догадался, что она ждала его, потому что он приходил каждую пятницу, и это не могла не заметить внимательная Кондукторова. Значит, этот тесный халатик для него? И о Маше она справилась в управлении. Такой человек, как она, не мог ошибаться. Да и Федьку своего, наверное, отправила куда-то специально, а соврала, что он в школе на кружке.

Какой пили чай и с чем Павел даже не запомнил. Было очень страшно, очень тревожно и душно. Марина Витальевна под конец достала малиновую настойку в хрустальном графинчике и налила по большой, пузатой рюмке.

– Вот, Павел Иванович, для смелости… Она вам сейчас понадобится.

Кондукторова задорно рассмеялась и сунула Павлу рюмку в руку. Он, не думая, всю ее опрокинул себе в рот.

Марина Витальевна отпила немного из своей, аккуратно поставила ее на маленький круглый столик около высокой кровати со взбитыми подушками, и подошла вплотную к Павлу, сидевшему на краешке стула со старой, истерзанной обивкой, дано потерявшей первоначальный цвет. Кондукторова легким, кокетливым движением растянула матерчатый поясок на халате, полы распахнулись. Павел вспотел, закашлялся, попытался отодвинуться от нее, но она обхватила его голову руками и прижала к груди, выскакивающей, и от своего большого объема и от прерывистого дыхания, из плетеных чашечек тонкого, неместной работы, бюстгальтера.

На Павла пахнуло волнующим духом молодого женского тела, голова закружилась, он обхватил Марину Витальевну за бедра и тяжело задышал.

– А я все слушаю, слушаю, как ты за стенкой мнешь свою майоршу… Ну, нет! Вот и это попробуй!

Павел, не помня себя, толкнул Кондукторову на кровать и быстро стал скидывать с себя одежду.