2. Первый признак состоит в том, что, когда монах не находит ни удовольствия, ни утешения в вещах от Бога, он также не обретает их ни в какой из тварных вещей; потому что, когда Бог погружает душу в эту Темную ночь, чтобы осушить и очистить ее чувственное желание, Он не оставляет ее услаждаться или обретать удовольствие в чем бы то ни было. Таким образом очень достоверно познается, что эта сухость и огорчение не происходят ни от грехов, ни от вновь допущенных несовершенств, потому что, если бы это было так, в натуре этих людей чувствовалась бы склонность или охота вкушать не Божественное, а что-либо иное, ибо, когда некто хочет, чтобы ослабло желание, связанное с каким-либо несовершенством, он тотчас же чувствует, что остался склонным к сему сильно или слабо — в зависимости от привязанности к этому, и удовольствия, которое он от этого получал. Но когда не радуют ни горнее вещи, ни дольнее, сие может происходить от какого-либо недомогания или меланхолического настроения, которые часто не позволяют получать удовольствия ни от чего; и нужно, чтобы налицо были второй признак и состояние.
3. Второй признак, нужный для того, чтобы убедиться, что это и есть описываемое очищение, состоит в том, что этот человек обычно несет Бога в памяти с печальными заботами и хлопотами, думая, что не служит Богу, но возвращается назад, ибо видит себя приступающим к Божьему со страданием. Из этого видно, что сии сухость и скорбь не происходят от слабости и холодности, ибо холодность препятствует большому внутреннему попечению о Божественных вещах. В этом большая разница между сухостью и холодностью, ибо холодность порождает большую слабость и небрежность в воле и мужестве, без старания служить Богу, тогда как очищающая сухость обычно несет с собою усердие, полное забот и страданий (как я говорю), из-за невозможности служить Богу. И, хотя иногда эта сухость бывает смешана с меланхолией или каким-либо другим настроением (как это часто бывает), из-за этого она не перестает производить своё очищающее воздействие на желания, так как лишает любого удовольствия и несет одно лишь свое попечение о Боге. Посему, когда налицо чистое настроение, оно только повергает естество в отвращение и портит его, не внушая желания служить Богу, в отличие от очищающей сухости. В этой сухости чувственная часть приходит в упадок, становится вялой и слишком слабой, чтобы работать, ибо получает слишком мало удовольствия, однако дух бодр и силен (ср. Мф 26:41).
4. Причина этой сухости в том, что Бог меняет чувственные блага и силу на духовные. Поскольку естественные чувство и сила непригодны к восприятию духа, им достается голод, сухость и пустота, ибо чувственная часть не может вместить чистый дух; и, вкушая дух, опресняет плоть и слишком ослабевает для того, чтобы трудиться. Но дух, воспринимающий яство, становится более чутким и усердным, чем раньше, страдая от боязни потерять Бога; и, если он начинает чувствовать духовные вкус и наслаждение не сразу, но поначалу ощущает сухость и скорбь, так это от новизны и перемены, ибо раньше его вкус был приспособлен к другим, чувственным удовольствиям (и до сих пор обращает на них внимание), и потому не привык к духовному вкусу и не очищен для яства столь тонкого. Тот, кто последовательно приготовляется посредством сей иссушающей и темной Ночи, не может чувствовать духовных удовольствия и блага — лишь сухость и горечь от того, что лишен удовольствия, которое прежде с такой легкостью вкушал.
5. Те, кого Бог начинает погружать в Ночь через одиночество, подобны детям Израиля, которые шли по пустыне, когда Бог даровал им