Тьма и золото полуночи

Мы встречаем Новый год со смешанными чувствами гнева и вины, и это кажется вполне подходящей смесью чувств для встречи наступающего года, который так или иначе решит наши судьбы. Физические раны Олли заживают относительно быстро, но эмоциональные шрамы требуют куда более длительного времени. Резкие движения заставляют его морщиться, так что мы с папой движемся по дому плавно, как монахи. Киеран, с его собственными синяками, навещает нас, когда может. Его стыд за то, что он затащил меня и Олли в ту заварушку, смыл все остатки неловкости из-за разрыва с моим братом.

Мы с Олли пытаемся найти Клемми в Аннуне, думая, что он, возможно, сумеет смягчить ее страдания своим Иммралом, но даже острое зрение Рейчел не может определить, где прячется избитое воображение Клемми.

Во время протеста у меня было смутное чувство победы, пусть даже я сходила с ума от тревоги за Олли и Клемми. «Мидраут не может больше скрывать, кто он таков, – думала я. – Все узнают, что происходит на самом деле». Какой же наивной я была! Точно так же, как в случае нападения на Клемми, телевизионные и газетные репортеры скармливают людям истории о протестующих-маньяках, ищущих драк, о героических полицейских и случайных прохожих, пытавшихся смягчить ситуацию. Мидраут лишь снисходительно качает головой и говорит о том, как мало на самом деле этих смутьянов, и это вроде некоего послания о непатриотичности подобных бесчинств.

Самсон в бешенстве от такой несправедливости.

– Он мог точно так же похлопать того полицейского по спине и дать ему печенье.

Я никогда прежде не видела, чтобы он так выплескивал свою ярость. Я поглаживаю его по руке, но он отодвигается.

– Дело не в тебе, – говорит Самсон напряженным от эмоций голосом. – Я просто… надо было и мне пойти.

Он быстро выходит из рыцарского зала и исчезает, как и каждую ночь много недель подряд.

Найамх провожает его взглядом.

– Если бы он задержался немножко, я бы могла сообщить ему и кое-какие хорошие новости, – говорит она.

– А что, существуют еще хорошие новости? – спрашиваю я.

– Именно так. Тот сайт, который открыли мы с Наташей, чтобы рассказать всем о танах и Аннуне… ну, он стал вирусным.

Я наклоняюсь вперед:

– Да ты шутишь!

– Не-а. Есть вокруг люди, которые понимают, что происходит, Ферн. И они нашли нас. Мы несколько часов назад разлетелись по всему Интернету.

– Уже нет, – качает головой Наташа, падая в свое кресло. – Я проверила перед тем, как отправиться в Аннун, и все это уже уничтожено. И наш оригинальный сайт тоже.

Найамх крепко ругается, но в моей груди вспыхивает надежда.

– Это значит, что сайт сработал! – говорю я им. – Мидраут не стал бы заниматься удалением, если бы не думал, что для него это угроза.

– Это все прекрасно, но что теперь делать людям, узнавшим правду? – ворчит Найамх.

– Мы что-нибудь придумаем, – говорит Наташа. – Всегда же придумываем.

Но между посещениями неподвижного тела Клемми в госпитале, школой и патрулированием у меня уж слишком мало времени для того, чтобы делать что-то еще. И если перманентное состояние кризиса может стать рутиной, то моя жизнь превращается именно в такую рутину. В Итхре теперь, когда Мидраут успешно заглушил все бессмысленные протесты, его новые законы действуют жестко и быстро. По замкам танов ползут слухи: о новых зданиях и заборах, втайне возводимых по всей стране, в сельской местности. В тех местах, где в Аннуне пейзаж гол и умирает и ни один инспайр не осмеливается соваться туда.

Аптекари, рееви и венеуры вместе исследуют колючих змей, которых мы получили от Эллен Кассел, время от времени призывают и нас с Олли, его из-за Иммрала, меня – из-за сверхъестественной способности влиять на тварей. Они шипят и шарахаются, когда я к ним приближаюсь. Скоро они переросли банки, в которые их посадили, и их перевели в самое надежное из подземелий, где они щелкают зубами на любого, кто к ним подходит.

– Жаль, что с нами нет Брендона, – признает один из венеуров. – Он бы знал, как с ними общаться.

– Ну а мы не знаем, – огрызается Олли, – так что нам следует научиться.

– Легко, – говорю я.

Я в эти дни все чаще и чаще вынуждена играть роль миротворца. Для меня это не слишком естественно, но кто-то же должен усмирять Олли, когда он срывается. Вообще-то, я единственная, с кем он может разговаривать как нормальный человек.

– Ты буквально превращаешься в меня, – замечаю я как-то в конюшне после особенно тяжелой ночи, которая дошла до пика, когда Олли наорал на старого Бена, указавшего нам неверное направление.

– Заткнись!

– Я серьезно. Продолжай так же, и я стану самой популярной, а ты с надутым видом забьешься в угол. Это просто чудо, что Балиус и я до сих пор тебя терпим.

Балиус фыркает в знак согласия.

– Да мы вообще сегодня не должны были возглавлять патруль, – жалуется Олли. – Куда Самсон запропал?

Я пожимаю плечами, сосредоточившись на том, чтобы распутать слишком уж плотный узел в гриве Лэм.

– Разве он не твой парень? Разве ты не должна вроде как присматривать за ним? – злится Олли.

Я тычу в него гребнем: