Тьма и золото полуночи

В этот момент Уна подняла голову и обнаружила, что София рядом. Что она, вообще-то, сидит рядом с ней, а не напротив. София молча распахнула объятия, и Уна кинулась к ней и заплакала. Она рыдала, как не рыдала даже тогда, когда много лет назад узнала о смерти отца, в тот вечер, когда познакомилась с Ангусом. Она оплакивала Эллен, Клемента и остальных павших друзей. Она плакала по жизни, которую чуть не потеряла, и по нерожденным еще жизням, которые подвергла опасности. Она плакала, потому что понимала: пришло время уйти из рыцарей. Время оставить все, и Уна ненавидела себя за то, что негодовала из-за этого.

Наконец София отерла ее щеки жестким мехом своей куртки, и Уна встала и отправилась обратно в Итхр. Женщины не сказали друг другу ни слова. Но что-то между ними изменилось. Уна не возвращалась несколько дней. Достаточно долго, чтобы передать свою записку лорду Ричардсу и сообщить о своем уходе Лайонелу. «Слава богу», – только и сказал он. Когда Уна вернулась в Антарктику, она собиралась лишь попрощаться, и все. Она хотела просто поблагодарить Софию за все, что та сделала, – за ее утешение, но в основном за ее проницательность.

Но когда Уна прибыла туда и увидела, что София ее ждет – стоит перед пещерой, словно знала, что это последняя встреча, – Уна не удержалась от вопроса. Однако не успела она открыть рот, как София сказала:

– Нет, юная леди, я не отдам тебе мою силу.

Уна горько рассмеялась:

– Даже притом, что я намерена все оставить позади, я должна была сделать последнюю попытку.

София обняла ее:

– Тебе незачем стыдиться этой части самой себя. Но ты все равно не предназначена для того, чтобы обладать Иммралом.

Уна кивнула, сожалея.

– Однако я все-таки готова его отдать, – добавила София.

Она прижала ладонь к животу Уны и заглянула ей в глаза:

– Я отдам ее одному из твоих детей. Как тебе такое понравится?

Уна посмотрела на руку Софии, лежавшую на ее животе. Она словно впервые по-настоящему почувствовала своих близнецов под пальцами Софии, – та, похоже, разбудила их. Они как будто жадно рвались к той силе, которую София хотела им отдать. Уна прислушалась к своим чувствам. Она понимала, что это может означать: наблюдать, как один из ее детей становится более сильным, более харизматичным, чем была она сама. Готова ли она к этому? Была ли она действительно такой матерью, какой необходимо быть, чтобы подготовить ребенка к ответственности Иммрала? Уна думала об этом и знала, что готова.

– Девочка, – выдохнула она. – Отдай силу моей дочери.

В мыслях, в сердце девочка уже принадлежала ей, а мальчик – Ангусу. Уна знала, что это неправильно, но так уж получалось. И в то же время она чувствовала, что это верно, – передать силу другой женщине. Три поколения женщин, чтобы свергнуть Мидраута. Да, так оно и должно быть. Уна успокоилась.

Они провели ритуал прямо там, сразу, и пурпурный свет Иммрала Софии ярко сиял под ее руками, когда они сжимали живот Уны. Уна ничего не чувствовала, кроме легкого тепла, но знала, что все получилось, – увидела, как изменились глаза Софии.

Несколько месяцев спустя, когда акушерка положила близнецов на руки Уны, она утомленно всмотрелась в них – и увидела, что произошло. Одна пара глаз – красная; вторая – ярко-голубая. «Это было намеренно?» – пыталась понять Уна. Едва ли…

И когда Уна оправилась после родов, она вернулась в Антарктику, чтобы спросить об этом Софию. Но не сумела найти ни пещеру, ни Софию. Это исчезновение полностью подтвердило то, что София ее обманула, разделила силу между детьми, вместо того чтобы целиком отдать ее Ферн. И Уна почувствовала себя преданной так, словно София была ее родной матерью.

29

У меня голова идет кругом от того, что рассказала нам София. То, как моя мать ее обхаживала, умасливала, пытаясь выманить Иммрал для себя… Это выглядело так… неприятно. Я посмотрела на Олли и увидела в его глазах лишь смирение. Я понимаю, как сильно ранит Олли то, что мама хотела силы только для меня. Не сведет ли это открытие на нет все мои попытки заставить Олли чувствовать себя лучше с помощью письма, которое я сочинила от маминого имени?

Я невольно злюсь и на Софию тоже – ее трюк мог быть последним уроком для мамы, но он на годы разрушил наши с Олли взаимоотношения из-за моих красных радужек. А что это сделало с нашим миром? Это ведь значит, что ни один из нас не силен настолько, чтобы свергнуть Мидраута.

– Да, это удар, – произносит лорд Элленби. – Но мы хотя бы знаем теперь, с чем имеем дело.

Джин издает странный гортанный звук, и мне кажется, я понимаю ее. Еще одна дверь закрылась перед нами. Еще один путь к победе отрезан. Мы не можем найти Грааль или хотя бы выяснить, какие испытания нам могут понадобиться, чтобы доказать, что мы его достойны, и еще мы теперь не можем вернуть мой Иммрал. Теперь все надежды возлагаются на жалкую кучку измученных, осажденных танов и на моего брата, чья сила все еще не так сильна, как была моя, когда я ею владела.

– Но должен же быть где-то на планете еще один иммрал, – говорит Иаза, но я наблюдаю за Олли.