Тьма и золото полуночи

Мы открываем дверь, чтобы впустить лорда Элленби в его собственный кабинет, а за ним входят Самсон, Наташа, Джин и, наконец, Иаза. Что-то мелькает между Иазой и Олли – со стороны моего брата это нечто вроде обещания. Как странно, что Олли думает, будто Иаза предпочтет его лишившимся Иммрала, в то время как Самсон обшарил все континенты в попытках вернуть его мне.

– Мы это сделаем, – усмехается Олли. – Ферн может его получить. У нее всегда было более сильное воображение.

Все начинают аплодировать, восторгаться, но я поверх всего этого смотрю в глаза брату. Это конец всем счетам между нами. Теперь, возможно, у нас есть шанс стать теми близнецами, какими нам всегда следовало быть.

30

Ритуал передачи Иммрала назначен на следующую ночь, и в Итхре я просыпаюсь, обливаясь потом. Возможность вернуть силу потрясла меня куда сильнее, чем я предполагала. Не только получить ее обратно: обрести полную силу. Потому что если эксперименты тех давних рееви не ошибочны, то передача всей силы Олли мне дополнит мою часть. Когда я говорила брату, что не чувствую себя достойной, – правда. А сообщение, что мама избрала меня для получения силы… это и вовсе рождает во мне уверенность, что мне не следовало эту силу иметь. И все же… Я все равно пройду через ритуал. Конечно пройду. Я за последние месяцы утвердилась среди танов как миротворец и планировщик, но я при этом потеряла часть себя. Теперь я обнаруживаю, что эта моя часть – часть, на которую я полагалась так долго, часть, причинившая так много страданий, – вообще не должна была стать моей.

Я часто гадала, какой бы я стала, как бы проходила моя жизнь, если бы мама осталась в живых. Теперь мои мысли ведут меня в совершенно другом направлении: какой была бы моя жизнь, если бы мама не нашла Софию или она сама не была бы рыцарем?

Папа давно уже упал для меня с родительских высот. Но мама… она стояла на пьедестале таком же высоком, как тот, на Трафальгарской площади, где я в прошлом году сражалась с Мидраутом. И я слишком долго возводила ее туда. Иногда казалось, что она вот-вот опрокинется, и тогда я прилагала все силы к тому, чтобы удержать ее на высоте. Уна Горлойс была яростной, бескомпромиссной матерью, которой следовало гордиться, и если даже она нехорошо поступила с Олли, то, конечно, это было плохо, но ничуть не умаляло ее. В конце концов, пылким людям иногда приходится совершать жестокие, неприятные поступки.

И меня переполняет чувство стыда из-за того, что мне понадобилось так много времени для признания в ней глубокого изъяна. Не следовало искать что-то особенное, то, что мешало мне это осознать. Нужно было лишь признать ту же самую причину, которая свергла с высот папу, – неравное отношение к своим детям. Чем лучше я узнаю людей, тем больше понимаю, что поведение человека по отношению к своим детям – знак того, что он собой представляет. Лорд Элленби отказался от себя ради безопасности других, пусть даже это погубило его в Итхре. Мидраут мысленно терзал дочь, но в Итхре пользовался ею для усиления своей репутации как семейного человека. Если мама выбрала величие для меня за счет Олли, это ведь немало говорит и о других ее выборах.

Горечь этого момента рождает во мне куда более сильное чувство одиночества, чем обычно. Вера мамы в меня уже не служит поддержкой. Это приговор. Связь, которой я теперь не хочу. И все равно я теперь должна нести эту силу. Я должна соответствовать ей, не ради мамы, а ради брата, ведь он так много принес в жертву, и ради других танов, живых и погибших.

Я пока что не получила силу, но я должна. Должна стать достойной ее, стать достойной их веры.

Я долго не спускалась вниз. Сегодня выходной, так что свободного времени уйма, а я не хочу сидеть дома с Олли и папой. К счастью, у Олли есть план.

– Пойдешь со мной сегодня? – спрашивает он, доедая тост с мармайтом.

– А ты куда собрался?

– Айрис и Пенн что-то для нас оставили. Они мне вчера сказали.

Найамх и Наташа? Я достаточно заинтригована, чтобы забыть обо всем остальном и отправиться за Олли в сияющий холод, говорящий о весне. На некоторых деревьях уже начинают появляться первые цветы, чистые и робкие. Мы почти все время идем молча. Нам больше не нужны слова. Понимание того, что Олли собирается сделать ночью, заполняет пропасть, которая некогда зияла, словно открытая рана, когда бы мы ни оказались рядом. Мы исцелились. Пластырь сорван, нарастает кожа, молодая, но уже не тонкая.

Мы идем к окраине Эппинг-Форест, древнему лесу, в котором так легко потеряться среди множества тропинок, пересекающих этот кусок земли сразу за Лондоном.

– Вот.

Олли показывает на некий символ, нарисованный на земле мукой – это пятиконечная звезда, ее самый длинный луч указывает направление. Оно приводит нас к стреле, выложенной из веток, – указание на сокровище для тех, у кого хватит любопытства последовать за ним. Через какое-то время мы выходим на поляну и тропу, что идет вниз, к озеру.