Тьма и золото полуночи

Олли наконец закрывает глаза. Он глубоко вдыхает… и выдыхает. И с этим выдохом он освобождает то, что удерживало внутри его силу, чем бы это ни было. Теперь я должна вынести боль, должна ее принять. Я стараюсь прояснить мысли, приветствовать ее, но мое тело восстает. В моих венах не хватает места для неразбавленного Иммрала, смешивающегося с моей кровью. Как будто миллион иголок вливают в меня силу через ладони, и это одновременно и знакомо, и странно. Я помню это ощущение – словно ты можешь протянуть руки и приказывать воздуху.

Но есть и кое-что новое. Мурашки в моем затылке искрятся, потом вспыхивают. Некое дремлющее существо – остатки моего собственного Иммрала, высосанного в прошлом году Экскалибуром, – выходят из спячки. Уколы разбегаются по моему черепу, вниз по плечам, стремясь к вулканической боли от Иммрала Олли, который пробивается вверх по моим рукам. Две силы бегут вверх и вниз по рукам, замедляясь, когда сближаются. А потом с безупречной точностью касаются друг друга.

Все мое тело пылает, и это намного хуже, чем в ту ночь в Уонстед-Флэтс, когда мой брат принес меня в жертву банде хулиганов. Но на этот раз жар очищает. Очищает от тела, от той личности, которой я всегда была – полной сомнений, страхов, гнева, – смывает слабость. Мой Иммрал, знакомая сила, растягивается, бежит по телу как стремительный автомобиль, его поддерживает Иммрал Олли. Это некое белое пламя, фейерверк, взрыв страсти. Та половина силы, что принадлежала брату, новая для меня и моего тела половина, немного медленнее, но так же сильна. Она горит тяжело, как вулканическая лава.

Я слишком большую часть своей жизни провела в мыслях, но теперь я ощущаю каждую клеточку своего тела, чувствую каждое сухожилие и хрящ, знаю, как они связаны между собой… Ощущаю траву под ногами, и совсем не в абстрактном смысле: чувствую каждую отдельную травинку и то, как она сгибается под моим весом. А под ними я ощущаю землю, гравий, и кости, и жуков, что движутся подо мной. Я их чувствую сквозь почву – от основания камней Стоунхенджа и до их вершин. Слышу воспоминания сновидцев, чьи кости лежат здесь. Зуб, выпавший у семилетнего мальчика и отданный во сне фее. Бедренная кость возрастом во много столетий – ногу отрубили во время битвы и сожгли в честь Андрасты и ее близнеца. Череп некоего гения, давно забытого, но почитаемого в свое время, – его история была так ценна для Мерлина, что он тайком использовал его при создании этого монумента.

На какое-то мгновение я мельком вижу идею реальности и снов в головах фей, вижу Итхр их глазами и это место, где защищают фей, но также и нападают на них. Где их порабощают, но при этом боготворят. Я начинаю понимать, каким странным должно быть существование фей и насколько же они могущественнее тех, кто их создал.

Наконец боль, текущая из рук Олли, ослабевает, и я открываю глаза. Боль, может, и прошла, но я уже не та женщина, которой была. Я чувствую, как Иммрал потрескивает вокруг меня и внутри меня. То ощущение тяжести в затылке, которое прежде я должна была вызывать с большим усилием, превратилось в постоянную приятную щекотку. И Аннун тоже кажется другим. Там, где я раньше видела то, что видел любой обычный человек, теперь неяркие инспайры толпятся вокруг моих друзей-танов. И я ловлю воспоминания, что кричат из костей Стоунхенджа натиском голосов, и журчание миллиона забытых историй, что плывут в воздухе в поисках кого-то, кто придаст им вещественность.

Я хочу придать им вещественность. Хочу все исправить. Хочу призвать инспайров и приказывать им.

– Как ты себя чувствуешь, Ферн? – спрашивает лорд Элленби, и я понимаю его заботу.

Ко мне через безвоздушное пространство плывет некое воспоминание: о давнем восхождении Мидраута.

В ответ я раскрываю ладонь и призываю инспайров внутри моих костей, потому что их гораздо больше во мне, чем снаружи, в Аннуне. Я отпускаю руку Олли и провожу ладонями по своему новому телу. Вокруг и сквозь меня потрескивает фиолетовый свет моего Иммрала.

32

Олли пошатывается, и я ругаю себя за то, что слишком увлеклась своей новой силой и забыла о том, кто дал ее мне. Я подхватываю его прежде, чем он падает. Он смотрит на меня налитыми кровью глазами. Они уже не голубые, какими были прежде, и не фиолетовые, как в несколько последних месяцев. Они ореховые, как и мои… были. Я сопротивляюсь желанию достать зеркало и проверить, фиолетовые ли теперь глаза у меня. Я ловлю обрывки воспоминаний Олли, порхающие, как бабочка, в мои пальцы, лежащие на его руке. Он бежит по Лондону со смеющимся Иазой, который строит гримасы, изо всех сил стараясь заставить моего брата забыть о тяжести, давящей на него. Тяжести его Иммрала. Я в первый раз смогла использовать то, что всегда было половиной силы, принадлежащей Олли. Теперь она моя, вся целиком. Радость и страсть, наполняющие Олли при этом воспоминании, вливаются и в меня, и я уже не совсем понимаю, где кончается мой брат, а где начинаюсь я.

– Ты как, в порядке? – спрашивает Олли, и я нервно смеюсь.

«Я более чем в порядке, – хочется мне сказать. – Я непобедима!»