Тьма и золото полуночи

– Кажется странным, что ты их понимаешь, – отвечаю я. – Никто, кроме моего брата, никогда не понимал моих рисунков.

– Иногда мне хочется не понимать. Может, было бы легче просто делать то, чего хочет мой отец.

– Но тогда ты потеряла бы саму себя. Разве это легче?

Чарли прикусывает губу, размышляя. Я откладываю кисть и поворачиваюсь к ней:

– Мне искренне жаль, Чарли.

Она кивает, но ничего не говорит, и больше мы об этом не упоминаем. Да разве дело в словах? Мидраут это продемонстрировал – он битком набит словами: о единстве и вовлечении, о счастливой нации. Но что он при этом делает? Нечто прямо противоположное – превращает Итхр в место, чрезвычайно опасное для любого, кто не вписывается в его узкий идеал. Он мог бы просто наклеить мишени нам на лбы.

Это последний день, когда я иду в Боско.

Когда звучит последний звонок, я выхожу из школы вместе со всеми остальными, взглядом отыскивая знакомую фигуру папы на тротуаре напротив. Это стало нашим ритуалом: я чуть заметно машу ему рукой, и мы идем, как незнакомцы, чисто случайно шагающие в одном направлении, пока наконец не добираемся до метро и не перестаем притворяться. Но сегодня я получила от него сообщение:

Я немного опоздаю, милая, разбираюсь с одним уродом в отеле. Подожди меня у школы. Приду сразу, как управлюсь.

Я прикидываю, сколько может пройти времени, – придется ждать не меньше часа, учитывая лондонский общественный транспорт. Я все еще гадаю, не перейти ли мне через дорогу, чтобы купить воды в магазине на углу, когда осознаю, что за мной идут. Небольшая группа студентов, ведущих себя как банда, держатся поодаль, так что я их не сразу замечаю. Но все мои чувства обостряются. Возможно, это остаточный эффект моего Иммрала, что проявляется в Итхре, а может быть, когда привыкаешь к постоянным обидам, то сразу ощущаешь охоту. И глаза чувств работают за тебя: ты начинаешь улавливать тон шепота.

Теперь я не могу ждать папу. Я решаю побежать к метро, надеясь, что смогу оторваться от них в путанице туннелей и эскалаторов подземки. Я трогаюсь с места, стараясь выглядеть беззаботно, хотя мое сердце бешено колотится. Выжидаю момента, когда пройду через турникеты, а потом бросаюсь вперед, мимо пассажиров, отталкивая тех, кто оказывается у меня на пути. Позади меня поднимается шум: жертва ускользает. Я лечу вниз по эскалатору, не трудясь даже извиниться перед теми, кого задеваю, протискиваюсь между ними. А когда оказываюсь внизу, оглядываюсь: половина моих одноклассников бегут по эскалатору, половина – по параллельной лестнице. Они быстро настигают меня, им помогает то, что все шарахаются перед ними.

Я бегу вперед, молясь о том, чтобы не пришлось ждать следующего поезда. В фильмах и телевизионных шоу время всегда совпадает безупречно, но мне так не повезет. Толпа затопит меня, как прилив в какой-нибудь пещере, и я утону со сдавленным криком.

Как только я начинаю гадать, не следует ли мне повернуть назад, я улавливаю в туннеле мерцание. Клубок инспайров вылетает из того, что должно означать брешь между мирами. Я могла бы использовать это к своей выгоде, в особенности если брешь достаточно широка, чтобы изменить физику Итхра, как это было в лесу несколько недель назад.

Перед платформой останавливается поезд. Он набит битком, и еще больше людей ждут, чтобы втиснуться в него. Я тянусь в глубину своего ума, как сделала бы это в Аннуне, и через мгновение ощущаю намек на пробуждение моего Иммрала.

Разойдись! – приказываю я стоящим впереди людям. Сила медлительна, возможно, потому, что работает как вторичная, но еще одна попытка, и толпа расступается, давая мне пройти.

Убирайся! – велю я мужчине с большим рюкзаком, который перегородил дверь в вагон. Он выходит, растерянно глядя на светящуюся надпись над дверью. Я вваливаюсь в вагон и взываю к машинисту, стараясь заставить его закрыть дверь, но он явно слишком далеко для того, чтобы дотянуться до него Иммралом.

– Вот она! – кричит один из преследователей. Он несется между пассажирами так, словно соревнуется с Лэм и хочет ее обогнать.

Поезд стоит.

Остановите их! – требую я у тех, кто стоит на платформе.

На пути моих обидчиков встают несколько человек, но их недостаточно. Возможно, на них слишком сильно влияет Мидраут или, может быть, брешь, давшая мне возможность использовать Иммрал, уже закрылась.

Гудок предупреждает нас, что двери поезда сейчас закроются. Похоже, я справилась. Но когда двери уже смыкаются, один из студентов успевает просунуть руки между створками, пытаясь их раздвинуть.

– Не уйдешь! – шипит он в щель.

Это, похоже, срабатывает как сирена, воззвавшая к людям вокруг меня. Они смотрят на меня так, словно только что заметили шрамы под косметикой, мои глаза необычного цвета. Фиолетовые радужки Мидраута вызывают восхищение, но мои становятся еще одним поводом для подозрений. Кто-то хочет помочь парню открыть дверь вагона. Я должна что-то сделать.

Чувствую, как меня заполняет гнев, в затылке нарастает жар. Я делаю резкий шаг вперед.