Читаем То, во что верят все. Сказка об иудейской королеве-колдунье и её четырёх смертях полностью

— Да. Они не просто со временем убивают владельца свитка, они обрезают все его связи с другими людьми, с миром… Его никто не помнит, память о нём умирает раньше него самого. Этот наш «мальчик» забрал книгу с трупа своего учителя. И кто помнит в этом мире Рабби Йосефа Магрибинца? Даже его ученик с трудом, и даже он не знает, где тот похоронен, они это ловко устроили. И он никому не расскажет об учителе, а сам он приговорён… Ну ещё я знаю о Йосефе, а теперь ты. Но у нас хватит сил продержаться, тем более, когда дело будет сделано, мы сможем забыть.

— Бедный мальчик! А откуда ты-то так много знаешь об этом свитке? Ты же говорил, его создали в Тамазге.

— Мне рассказал человек, предок которого его и написал.

— И он рассказал тебе?!

— Он принял ислам и относится к этому очень серьёзно, ему подобные знания больше не нужны, но он любит быть полезным другим. Есть у нас такой, Йизри…

Некоторое время они шли молча.

— Если ещё раз поймаю на обмане, я тебя убью.

Малик не ответил, лицо его стало непроницаемым.

***

Небольшой горный городок Багайя стоял тихий и скрытный, не обращая внимания на суету вокруг и на сплетни, юркими ящерицами бегавшие между шатрами огромной мусульманской армии.

— Вырезали ромейский гарнизон и затаились…

— Как же они успели взять город штурмом, мы же сразу от Карфагена пошли сюда?

— Да не брали они ничего штурмом! Ромеи сами перешли на их сторону!

— А войска-то у Королевы, видно, не слишком много. В такой дыре с большой армией и недели не выдержать, а в окрестных горах никого нет, проверено.

Багайя молчала с непроницаемым видом, будто её вообще здесь нет. Закат залил её своим нервным, едким светом, мимо неё рассеянно проползла, не заметив, сырая ночь. В горах кто-то тихо елозил, словно невидимые пальцы шевелились перед сонным лицом армии-великанши. Внезапный страх вздёрнул людей в сёдла, заставил схватить потными руками оружие. Но к утру всё улеглось.

С рассветом Хасан уже приготовился было к штурму, но тут ворота Багайи открылись и оттуда начали выходить стройные ряды ромеев и менее стройные — местных жителей и иудейского ополчения.

— Всё-таки решили выйти,— усмехнулся ибн Нуман.— Странно, всё же Багайя — не Карфаген… А где же, собственно, наши берберы?

Кто-то предостерегающе закричал, и сразу же стало ясно, что берберы уже здесь.

Появившись из ниоткуда, они толпами мчались вниз со склонов позади штурмующих. Арабскую армию накрыл рой стрел, камней и дротиков, потом ещё и ещё. Когда в воздухе утих их тёмный, злобный свист, конница имазиген развернулась как длинный шипастый бич и врезалась в войско мусульман. Во все стороны, словно ошмётки плоти, разлетались тела убитых и затоптанных людей. Неимоверно быстро пешие имазиген оказались в долине и смяли встретившие их отряды. А с другой стороны уже подоспели византийцы и горожане.

Хасан и его командиры ещё метались между войсками, пытаясь криками команд перекрыть воющий и лязгающий хаос, но всё уже было, в сущности, кончено. Хороший полководец может что-то изменить в битве: там поддёрнуть, здесь отодвинуть… Но в переполненной кипящим кровавым супом долине Багайи не было никакой битвы: здесь шла обычная резня. И тут что-то противопоставить одержимости имазиген и их союзников не смог бы никто на свете.

Очень скоро арабы побежали.

Через день победоносная армия превратилась в отступающие банды мародёров, по ночам жмущихся к кострам и прислушивающихся к вою демонов и гиен. Все, кто остался жив, бежали под защиту крепостей Барки, охраняющих египетскую пустыню. Хасан и его приближённые, те, кто не попал в плен и не остался лежать мёртвым в берберских горах, поспели туда раньше всех и первые дни только и делали, что проклинали последними словами привычку берберов рыть под каждой крепостью целые катакомбы подземных ходов.

***

Он совершенно ничего не понимал: почему, за что! Книга обманывала его, словно склонная к бессмысленному и мелкому вранью баба.

Как полный дурак Давид неторопливо ехал к Тиздру, шлифуя в уме, что он скажет Королеве и с замиранием придумывая, как он будет просить о встрече с ней. Поджилки тряслись так, что его даже стало подташнивать от страха.

Слухи о продвижении мусульман прихлопнули его как коровий хвост муху. Давид в ужасе заметался, поскакал назад и чуть не налетел на мусульманский разъезд. Хорошо, что добрые люди спрятали.

Всю следующую ночь он пролежал в чужом доме, пытаясь задавить в себе едкую горечь, какой не чувствовал со времени расставания с женой. Книга врала, бесстыдно и подло! Мусульмане и не думали отходить в Барку, они сразу от Карфагена ринулись на владения Королевы! Зачем же демоны ему врали? Хотели освободиться от назойливого заклинателя, наведя его на арабское копьё?

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза