Точки. Современный рассказ

А теперь только и всплывает из всего прочитанного одна фраза: «Поперечное положение есть абсолютно неблагоприятное положение». Что правда, то правда. Абсолютно неблагоприятное как для самой роженицы, так и для меня – неопытного молодого врача-педиатра.

После прочтения «…поворот всегда представляет опасную для матери операцию» холодок прополз у меня по спине, ныл низ живота, как будто я сама собираюсь рожать.

«…Главная опасность заключается в возможности самопроизвольного разрыва матки». Раз-ры-ва матки…

Я собралась с силой и, минуя все эти страшные места, постаралась запомнить только самое существенное: что, собственно, я должна делать, как и куда вводить руку. Но, пробегая черные строчки, как назло, я снова наталкивалась на новые страшные вещи. Они били в глаза.

«…С каждым часом промедления возрастает опасность…»

Довольно! От этого чтения в голове у меня все спуталось окончательно, и я мгновенно убедилась, что я все-таки буду делать какой-то поворот на ножку… С чего начать?

Я бросила читать «Акушерство» и опустилась в кресло, силясь привести в порядок мысли…

Потом глянула на часы. Оказывается, я уже семь минут в ординаторской. А там ждут. Время в таких случаях летит быстро. Я швырнула книгу и побежала обратно в родзал.

Там все уже было готово. Акушерка Опей Доржуевна, санитарка Тана только ждали меня.

Роженица уже лежала на операционном столе. Непрерывный стон разносился по больнице.

– Терпи, терпи, – ласково бормотала Тана, наклоняясь к женщине, – эмчи – доктор сейчас тебе поможет…

– О-ой! О-оой! Моченьки… нет. Нет моих сил… Я не вытерплю!

– Небось… небось, – решительно сказала акушерка, – выдержишь!

В это время, к нашему счастью, зазвенел весь день молчавший телефон, – связь была прервана из-за сильного ветра.

Быстро звоню главному акушеру-гинекологу республики Лидии Монгушевне Кок-оол, объяснив обстановку, что начались вторые срочные роды, положение плода – поперечное. Лидия Монгушевна под стон и вопли рассказывала мне, как делать поворот. Я жадно слушала ее, стараясь не проронить ни слова. И эти пять минут дали мне больше, чем все то, что я прочла за годы обучения по акушерству.

Из отрывочных слов, неоконченных фраз, мимоходом брошенных намеков я узнала то самое необходимое, чего не бывает ни в каких книгах. И к тому времени, когда марлевым тампоном со спиртом я начала вытирать руки, в голове у меня созрел совершенно определенный и твердый план, и я стала готовой к решительным действиям.

Важно одно: я должна ввести одну руку внутрь, другой рукой снаружи помогать повороту и, полагаясь не на книги, а на чувство меры, без которого врач никуда не годится, осторожно, но настойчиво извлечь сначала одну ножку и за ней – другую.

Я должна быть спокойна и осторожна и в то же время безгранично решительна, нетруслива. Лицо опытной пожилой акушерки было решительно и серьезно.

– Давайте, начинаем принимать роды, – приказала я акушерке. Санитарка держит телефонную трубку у моего уха, а я начинаю принимать роды.

Стерильными руками вхожу во влагалище, дотрагиваюсь до ягодиц ребенка. Слышу телефонный голос самой дорогой в то время Лидии Монгушевны: «За ножку! Сделай поворот на ножку!» При повороте на ножку начались схватки, очень больно зажав мою руку в животе роженицы, даже нечаянно вскрикнула. А из телефона Лидия Монгушевна: «Ничего не делай во время схваток!»

После окончания схваток сделала поворот на ножку: вышла первая ножка, снова начались у женщины схватки, больно зажав мою руку. Я прекратила всякие движения, стерпев боль. Вторая ножка, как и сказала Лидия Монгушевна, сама собой вышла. Но теперь застряла головка. Вспомнила другой способ: засунула свой указательный палец в рот ребенка… И, наконец, ребенок появился на свет, но весь синий, не кричит, не дышит. Резиновой грушей быстро отсасываю слизь из носа, изо рта. Акушерка встряхивает младенца и похлопывает. Тана гремит ведрами, наливая в тазы воду. Младенца погружают то в холодную, то в горячую воду. Он молчит, и голова его безжизненно, словно на ниточке, болтается из стороны в сторону. Но вот вдруг – не то скрип, не то вздох, а за ним слабый, хриплый первый крик.

– Жив… жив… – бормочет Тана.

Снова отсасываю слизь из дыхательных путей. Закричал еще громче. Тело порозовело, но лицо оставалось синюшным. Укладываю его на пеленку. Да, да почти мертвый ребенок вдруг закричал, задышал, порозовел! Акушерка накладывает зажимы на пуповине ребенка и дает мне ножницы. Когда я перерезала пуповину, она торжественно произнесла: «Доктор, вы – хинава – крестная мать спасенного вами ребенка!»

По телефону слышу: «Молодец, Зоя Шомбуловна, я тоже слышу крик малыша, сейчас следите за последом, чтоб кровотечения не было».

И мать жива. Ничего страшного, по счастью, не случилось. Женщине измеряю пульс, артериальное давление. Пульс ровный и четкий.

Акушерка отбрасывает в сторону окровавленные простыни и торопливо закрывает мать чистой, под ягодицы положила специальную ванночку.

Видно сморщенное красновато-коричневое личико новорожденного дитя, и не прерывается тоненький, плаксивый писк.