Together (СИ)

Смотрит и не моргает. Глаза огромные, как у коровы на ярмарке. Бесит нахуй до скрежета зубного.

— Все, я ушел. Пожрать ему что-нибудь сообрази, а то копыта откинет.

— Йен! Тебе совсем похуй?

Грохот захлопнувшейся двери и быстрые шаги по ступеням.

— Пиздец.

На смене - вызовы один за другим. Руки воняют спиртом, лекарствами, в голове - вязкий грохот, и мобильник в кармане надрывается так, что еще немного, и взорвется к хуям собачьим.

Фиона трезвонит без остановки, Йен игнорирует. Калеб пытается пробиться с полудня, Йен сбрасывает, отправляя в ответ грустный смайл к сухому: “Работы до жопы”. Последний звонок переполняет чашу терпения, и старенький телефон почти отправляется прямо под колеса мчащейся в госпиталь неотложки, как взгляд падает на экран.

Микки.

— Проснулся?

— Давно. От скуки тут подыхаю. Фиона заглядывала.

И долгая пауза. Тревожная.

— Промыла мозги?

— Я не сбегал из тюряги. Каждую ночь думал об этом, о парне твоем. Светлана растрепала, конечно. Ехидная блядь. Случай и подвернулся бы может, но не пришлось. Веришь?

— Не должен?

За окном проносится зажигающий огни Чикаго, сирена верещит, надрываясь - у них огнестрел тяжелый и могут не довезти. А Йен чувствует, чувствует, как что-то шевелится под ребрами. Что-то, что уснуло очень давно. Уснуло, а он думал - умерло, пропало, исчезло.

Тихий смешок и голос почти отвязно-веселый, как раньше. Так, словно Мик смог почувствовать или понять.

Всего за секунду? Сука, так не бывает. Даже в фильмах.

— Ты же, блять, понимаешь, что хер тебе, а не охуенный пожарный?

Не такой уж и охуенный, думает Йен, не замечая, что улыбается. А потом как-то быстро, без перехода - надо встретиться с Калебом, объяснить. Или не надо. Не маленький, сам все поймет.

— И че с еблом? Упиздякался? Или свиданка сорвалась?

Йен заходит домой и чуть не падает прямо у порога. Нет, не потому, что Микки не страдает херней и не заливает соплями его кровать. Милкович бодр на удивление и даже, мать его, весел. Нацепил какой-то припизднутый фартук, который то ли Дебби откуда-то приволокла, то ли Моника в один из своих краткосрочных визитов. Рожа в муке, суетится у плиты, помешивает что-то, то и дело отхлебывая пиво из бутылки (хвала небесам, не молоко или сок).

— Нахуй иди, - огрызается беззлобно, улыбаясь так, что еще немного, и рожа треснет по швам. - Что там на ужин?

— А хуй его знает. Я вообще-то на нарах сидел, а не курсы кулинара заканчивал.

Две секунды глаза в глаза. А потом Йен дергает его на себя и целует. Просто целует. Целует, так, как не целовал никого тысячу жизней. До лопнувших губ и обжигающего стона, до пожара в штанах и вспышек под веками, до безотчетного “мой”, колотящегося в венах с пульсом, с каждым ударом сердца.

Ох, я серьезно решил, что жизнь без тебя - это жизнь?

— И что это значит, епта? - хрипит рвано Микки, хватая ртом спертый воздух.

— Это значит всегда. В хорошие и плохие времена, в болезни и в здравии, и прочая херня. Или память короткая? Че пялишься, блять? Кормить меня думаешь?

========== Глава 18. ==========

Комментарий к Глава 18.

https://pp.vk.me/c631930/v631930352/44d21/4ExaHsIUF4o.jpg

“Это уже совсем другая жизнь”

Вода падает и падает сверху, заливается в глаза, нос, приоткрытый рот. Йен ловит капельки губами, языком раскатывая по ним безвкусную жидкость.

“У меня нормальная работа. Я спасаю жизни людям вместо того, чтобы сосать обвисшие члены и обдалбываться коксом”

Струи едва теплые. Не потому, что в доме нет горячей воды, просто так надо. Мурашки озноба ползут по покрывшейся пупырышками коже, как когда-то вши ползали по загривку. В самые, мать их, беспросветные годы.

“У меня всегда с собой на дежурство ланч-бокс с обедом (или ужином, зависит от времени суток), и милый парень целует у двери. Красивый, здоровенный пожарный. Мечта любой старшекурсницы, бля”.

Стена под пальцами гладкая и холодная. И запястье он держит так, чтобы не видеть узкие белесые шрамы, драными нитками змеящиеся вдоль вжимающихся от ужаса глубже в плоть вен.

“Это охуенно, когда тебя любят и водят на свидания. Настоящие с музыкой и вином. Не пинают ботинком в рожу в ответ на признание в чувствах. Не пялят перед тобой русскую шлюху (хоть и под дулом пистолета, но все же)”

Вода долбит и долбит по макушке, как сраный дрозд или дятел (или кто там еще?), вознамерившейся проделать в дереве дырку. Но никак не выбьет из памяти тот взгляд, - как у суки побитой. И ладонь на тюремном стекле, и такой задыхающийся в трубке голос: “Напизди хотя бы”.

“Мы можем теперь платить по счетам, нас не выставят на улицу, а Лиама не отправят в приют, у Дебби не отнимут малышку. И я могу покупать памперсы племяшке, не трахаясь за пару баксов со всякими ебланами в подворотнях. Могу, блять, просто заботиться о них, о семье”

Глухой стук речитативом сквозь плеск хлорированной воды. А он-то почти представил себя под водопадом. На краю утеса. И пиздливый южный гопник, что в этом галлюциногенном видении сжимал его пальцы - ухмыляется криво перед тем, как исчезнуть:

“Люблю трахать рыжих, с веснушками, бледной кожей и похожих на блядских инопланетян”