Читаем Together (СИ) полностью

Восемь лет или двенадцать. Не в этом же дело? Не в биполярке, не в таблетках, не в ебаной Монике, что ломала все, чего касалась в свой бессмысленной жизни.

“Может быть, что-то сломалось однажды? Надломилось, но все еще скрежещет в груди самодельной заточкой?”

Стук повторяется. Настойчивей, громче. Давай, выломай ее просто к херам. Мик так и сделал бы, наверное?

“Холодно, мокро. Как целовать тебя расхераченными в кровь губами под мерзким осенним дождем. Правда, тогда мир не был таким, блять, выцветшим, тусклым. Как старые фотографии в Алиби над стойкой”

Дверь стонет, скрипит. Еще пара секунд, и сверзнется, нахуй, с петель.

“Ты можешь просто отпустить? Не можешь ведь, правда? Ты и не держишь. Держишь не ты, выгрызая внутри дыру за дырой”

— Йен?! Ты в порядке там, Йен? Я волнуюсь.

И хриплым шепотом сквозь монотонное бульканье:

— Что со мной, нахуй, может случится?

Больше нечему как-то.

========== Глава 19. ==========

Комментарий к Глава 19.

Йен/Микки

https://pp.vk.me/c636622/v636622352/298ca/sah0hL8zxPM.jpg

— Хули приперся, Галлагер? Не интересует.

Микки затягивается глубоко, обжигая горло и легкие дымом. У него щетина на лице, как наждак, и гноящиеся язвы где-то в самой грудине. От него несет порохом, алкоголем и похуизмом. А ствол, зажатый в ладони, намекает недвусмысленно: “Лучше нахуй вали”.

А рыжий все пялится куда-то мимо и даже бровью не ведет. Курит уже вторую, будто выжидает, сука, чего-то.

— Пулю тебе что ли пустить между глаз? А то бледный, блядь, как покойник.

Микки усаживается поудобнее, чувствуя, как заинтересованно в штанах дергается член. Этого, блядь, еще не хватало. Пришлепал рыжик холеный.

Он и правда чистенький весь, ухоженный - домашний мальчик, епта, мелкой трясущейся ушастой псины в свитере для коллекции не хватает. Такой, сука, красивый, что руки чешутся расхерачить в кровавые сопли. Или с ноги…

— Ты нарываешься щас. Просто пиздец как нарываешься, рыжий. Сечешь?

Йен вздыхает, щелчком отшвыривает окурок, а потом чуть поворачивает голову и смотрит долго, пристально, выскребая из горла все заготовленные фразы, оскорбления, доебки. Просто, блядь, смотрит, а будто скальп снимает или в комбайн кухонный пихает по кусочку - палец за пальцем.

Хуяк-с, хуяк-с, хуяк-с…

— Хуй с тобой, золотая рыбка. Живи.

И опускает руку, забыв, что и с предохранителя-то не снимал.

— Я вот все думаю, Галлагер, а ты точно не пришелец? Свалился откуда-то с неба, загипнотизировал, воли лишил… Как в тех дебильных фильмах, что Мэнди любит смотреть. Бля, а это бы все объясняло…

Сплевывает остаток наполовину скуренного фильтра (и не заметил даже, пиздец), вкуса вообще не чувствует, щелкает пальцами, разминается типа.

Ебаный в рот, а вдруг и правда пришелец?

— Язык откусил что ли, когда пидору своему отсасывал? Так хули приперся? Пиздец, поговорили. Я сваливаю, а ты и дальше пырься, блять, лягушонком.

Бешенство такое, будто, сука, в вены проволоку колючую запихали, и теперь та дерет изнутри снова и снова. Ночью и днем.

Смачный плевок прямо под ноги рыжему. Прямо, блять, к красивеньким новым кроссовкам. Белым, сука, как унитаз в ресторане.

— Не надо, - выдыхает уже в спину, в задымленные клочки сероватого чикагского тумана. Голос ломкий и ржавый, ввинчивается под кожу, крошит кости, ебашит с размаха пощечиной по лицу.

— Останься, не уходи. Ладно? Микки. Блять. Это пиздец, я без тебя совсем не могу.

Задыхается, как после марафона, а Мик засмеялся бы, заржал, откидывая голову и подставляя лицо тем самым чудикам с крыльями - пусть помочатся прямо с небес, хули нет?

Металл в ладони такой холодный, что обжигает.

— Я накосячил, я охуеть виноват, Микки… Что мне сделать?

“Сотри все эти блядские годы, отмотай, блядь, назад, машину времени изобрети. Не уходи. Сука, не предавай”, - не произносит, даже не думает Милкович, пинками загоняя все эти ванильные сопли куда-то поглубже.

Лишь бросает безразлично. Из последних ебаных сил:

— Сдохни, как вариант.

Не слушает больше. Уходит.

Галлагер сзади дышит как паровоз. Кажется, как задыхается. Мику посрать. Мик сдох, хуй знает, сколько лет, месяцев или столетий назад. У Мика над сердцем - рваный рубец от ожога и ни следа тех пидорских букв. У Мика чистый справочник в телефоне и новая жизнь впереди.

И никаких, блять, больше Галлагеров.

Хватит.

========== Глава 20. ==========

Комментарий к Глава 20.

https://pp.vk.me/c604730/v604730352/c179/qFN6CzcgDwY.jpg

— Галлагер. На ебаный призрак при смерти похож. Хули приперся?

Ерзает задницей на твердом стуле. Хмыкает эдак пренебрежительно - в стиле Микки Милковича, епта. Стискивает трубку сильнее - чтоб не выскользнула ненароком из так странно вспотевшей ладони.

— Мик. Мик. Микки. …

Лбом в холодное стекло - неразделимую преграду. Пальцы - на прозрачную поверхность с сотнями следов от таких же рук, ладоней. Кажется, присмотрись, и получится разобрать отпечатки чьих-то пальцев и микроскопический узор на когда-то прижимавшихся к прозрачной перегородке губах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика