Токей Ито

– Товарищ моих детских игр, – отвечал он, – почему после столь живительной трапезы ты вонзаешь мне копье в сердце, напоминая о тех женщинах, истинном горе моем и наказании?

– Я удивлен! – вмешался тут холостяк Шеф-де-Лу. – Почему хитрый воин привел в свой вигвам женщин, которые ему не по нраву? Пусть отошлет их восвояси!

Тощий снова усмехнулся, а Чапа устремил на делавара скорбный взор умирающего оленя.

– Привел в свой вигвам? Я вообще еще не привел в свой вигвам ни одной женщины, хотя глаза мои видели уже двадцать четыре зимы. Они достались мне вместе с вигвамом, в котором я вырос: старая мать, три дочери, мужья которых погибли в бою, и три дочери этих трех дочерей, которых еще не пожелал взять в жены ни один воин.

– Выходит, в вигваме Чапы Курчавые Волосы много рабочих рук, – заметил Шеф-де-Лу.

Курчавые Волосы недоверчиво воззрился на делавара:

– Шеф-де-Лу нужна усердная, работящая жена? Могу ему такую привести!

Но женоненавистник-делавар только пренебрежительно махнул рукой.

– Я бы и не посоветовал вождю делаваров обзаводиться такой женой, – честно признался Чапа Курчавые Волосы. – Остер томагавк Токей Ито, но куда острее на язык женщины, без умолку болтающие в моем вигваме!

Вождь велел своей сестре подать миску, в которой лежала какая-то красноватая, подрагивающая масса, и передал ее Чапе.

– Прими это во искупление моей вины за то, что напомнил гостю об истинном его горе и наказании.

Глаза Курчавых Волос загорелись, и он продолжил столь же шутливым тоном:

– О! О! Собачья печенка! Какое лакомство! Великий Токей Ито! Это мне одному?

– Да, тебе одному, товарищ моих детских игр.

– Если тебе по силам съесть сразу две печенки, – заметил тощий Четансапа.

– Что? Съесть две печенки? Мне? Еще как, сухой тополь!

Когда Четансапа усомнился в крепости его желудка, Чапа сделал вид, что оскорблен. Поедание сырой собачьей печенки считалось у индейцев неким видом спорта, и время от времени проводились соревнования, призванные выявить, кто же способен поглотить больше всего этого жутковатого кушанья. Такой обычай отчасти напоминал состязания-попойки бледнолицых, когда каждый стремился перепить противников, отправив побежденных валяться под столом.

– Сейчас увидите, как быстро я с ней расправлюсь…

Чапа запустил обе руки в миску, высоко поднял по куску печенки правой и левой рукой, широко разинул рот и в шутку выпучил глаза, словно выкатив их из орбит.

Но тут, совершенно неожиданно, черный пес высоко подпрыгнул, и не успел курчавый воин обернуться, как разбойник в прыжке дважды схватил что-то зубами, а потом с быстротой молнии кинулся прочь из вигвама. Снаружи донеслось свирепое рычание: это волкодав бросил на землю и стал охранять от чужих посягательств добычу, останки своего откормленного на убой сородича.

Свидетели этой сцены весело рассмеялись, не отставал от них и сам Курчавые Волосы, искренне веселившийся над своей незадачей.

– Украли! – повторял и повторял он, каждый раз сотрясаясь от нового приступа смеха. – Украли! И правда, я не смог ее съесть!

Сестра Токей Ито бросила укоризненный взгляд на Четансапу. Она вместе с Шеф-де-Лу заметила, как Четансапа дал команду огромному волкодаву. Вождь кивнул ей, и по его приказу она сняла с вертела еще одно бизонье ребро, разделала, положила половину в миску и передала ее Бобру. Хитрец снова сел наземь и тотчас же соскреб мясо с кости, чтобы не лишиться угощения еще раз.

– О! – то и дело повторял он, пережевывая еду. – Токей Ито – великий вождь, и никогда не умалится его слава!

Хозяин вигвама вполне сумел угодить не только вождям и старейшинам, но и самому голодному гостю. Оба его друга, Бобр и Черный Сокол, тоже в конце концов покинули его вигвам.

Делавар и Токей Ито остались наедине.

Сестра подала вождю миску мяса, и тот, весь вечер угощавший приглашенных, но сам не съевший ни кусочка, наконец принялся за еду, а делавар тем временем закурил трубку.

Проводив гостей, Токей Ито вновь посерьезнел, на лице его не осталось ни следа прежней веселости. Он быстро поел, еще раз закурил и стал ненавязчиво, но все же не скрываясь разглядывать делавара, и Шеф-де-Лу показалось, что дакота хочет либо сказать ему еще что-то, либо еще о чем-то спросить. На протяжении многих лет на долю обоих индейцев, сидевших сейчас рядом у огня после званого ужина, выпадали похожие испытания. Оба они, уйдя из собственного племени, служили бледнолицым. За это время они виделись один-единственный раз, и встреча эта была недолгой; вероятно, делавар не знал, что двенадцатилетний мальчик, которого он тогда видел, стал вождем, сидящим сейчас напротив него. Однако на Токей Ито опять нахлынули воспоминания об изгнаннической жизни, которыми он никогда не делился со своими соплеменниками и друзьями. С бездомным и бесприютным делаваром его связывала общая участь, общие испытания и перенесенные тяготы. Ему мучительно хотелось в этот миг промолвить об этом хоть слово, но суровая сдержанность, наложившая отпечаток на все его существо, не позволила ему разомкнуть уста.