Токио. Долго и счастливо

Опускаюсь в черное лакированное кресло, изо всех сил стараясь не сгореть дотла под испепеляющими взглядами кузин. Мне так и хочется сказать им: а вам не кажется, что грубое отношение к новеньким уже стало клише́? Абьюз – это самая настоящая чума в отношениях между девушками. С каких это пор издевательство над другими стало обрядом посвящения?

Наконец входит премьер-министр, рядом с ним – мой отец. Невеста идет следом. В своем белом шелковом платье, расшитом жемчугом, новая супруга Премьер-министра похожа на единорога, купающегося в свете других единорогов. Она садится, ее бриллиантовая диадема ослепительно сверкает.

Отец приветствует меня:

– Очаровательно выглядишь.

– Большое спасибо. Вы тоже выглядите очарователь… То есть замечательно. – От внимания отца я сияю. Мы улыбаемся друг другу. Все присутствующие ждут, когда мой отец сядет, чтобы тоже опуститься в кресла.

Гостям дается слово. Отец поднимает тост за невесту и жениха. Все на японском, и я мало что понимаю. Не успел он закончить речь, как близняшки Грейди перешептываются, я отчетливо слышу их разговор:

– Он забыл упомянуть сестру Адачи, – говорит Акико.

Норико цокает.

– Ему следовало сказать хотя бы пару слов про нее. Печально, что она сейчас не с нами.

Мой отец ошибся. Удивительно, как такое могло произойти, но мне стало легче. Все мы люди.

Подают ужин. Это самый настоящий танец официантов в белых перчатках и фраках. Гости продолжают произносить речи. Отец общается с Премьер-министром, а я – с невестой. Она, оказывается, бывший дипломат, но теперь планирует посвятить себя супругу и дому. Нам подают прозрачный суп с пельменями и острый заварной крем с угрем и грибами, крошечную айю и тарелки с белым рисом и красной фасолью. Марико учила, что оставить тарелку пустой – проявление уважения. Ну, с этим-то я справлюсь.

Отец вытирает губы накрахмаленной белой салфеткой.

– Изуми-тян, – говорит он. – Сегодня ты выглядишь особенно радостной.

– Так и есть, – отвечаю я. Медленный танец. Свадьба. Девушка в бальном наряде. Что может быть не так?

– Япония солидарна с тобой.

Официант уносит тарелки. Мой живот вот-вот взорвется.

– Я не хочу, чтобы этот вечер заканчивался.

– Ваше Высочество. – Ко мне обращается премьер-министр. Он не так молод, в его черных волосах проступает седина. Его первая супруга скончалась от сердечной недостаточности. Ну и что с того, что его новая избранница на два десятка лет моложе его? – Мы с супругой очень рады, что вы смогли сегодня присоединиться к нам. Это честь для нас.

На самом-то деле особого выбора у меня не было. Но я тоже рада быть здесь.

– Великолепный вечер. Спасибо за приглашение. – Вспоминаю разговор Акико и Норико. – Какая жалость, что вашей сестры сегодня нет. – Широко улыбаюсь, готовясь услышать от премьер-министра теплые слова. Быть может, он расскажет о своей сестре какую-нибудь забавную историю. Быть может, отец поблагодарит меня за спасение. А может, мне светит будущее дипломата. – Уверена: вам бы хотелось ее сейчас видеть.

Отец едва не подавился рисом. Все молчат. Смотрю по сторонам, не понимая, в чем дело. Губы Акико и Норико подозрительно изогнулись в острой, как лезвие ножа, улыбке. Сжав в кулаке салфетку, премьер-министр опускает голову. А затем начинает что-то говорить по-японски: сначала спокойно, а затем все громче и громче. Жена пытается утешить его.

Я в растерянности.

– Что?..

– Изуми. – Голос отца резок, в нем слышится осуждение. Так он разговаривает со мной впервые. – Премьер-министр и его сестра в плохих отношениях. – Он понижает голос и говорит сквозь зубы: – Она обвинила его в отвратительных деяниях. Мы не… Мы не упоминаем ее имени. Никогда.

Дальше отец пытается успокоить премьер-министра, а тот все не унимается, размахивая в мою сторону рукой. Теперь я знаю, что такое катастрофа. Уже все присутствующие в курсе. Гости отводят глаза. Из уст премьер-министра сыплется ругань. А кузины смеются, прикрываясь салфетками. Я здесь бессильна. Наконец премьер-министр останавливается, но его тело еще пышет злостью.

– Прошу прощения, господин Адачи, – произношу я. В ответ – злое, яростное молчание. Я вижу лишь его макушку. Он меня игнорирует. Это изгнание. Касаюсь руки отца, но он на меня даже не смотрит. Неожиданные удары причиняют больше всего страданий. Что-то внутри меня ломается.

– Я искренне… – Отодвигаюсь от стола. – Про… Прошу прощения. – Путаюсь в словах, в платье. Чувство унижения распирает мне грудь и, прожигая горло, вырывается наружу. Вспоминаю совет Марико. «Уборная», – вдруг осеняет меня.

– Гайдзин, – бросает мне Акико, когда я прохожу мимо.

– Гайдзин, – повторяет Норико на случай, если я вдруг не расслышала.

Мои двоюродные сестры меня подставили.

Опустив голову, исчезаю.

17

Я как в сказке. Золушка, сбежавшая с бала. Вот только без хрустальных туфелек и принцев, которые спасут меня.

От сдерживаемых слез блестят глаза. Нет уж, не доставлю близняшкам Грейди такого удовольствия. Предпочитаю с бо́льшим достоинством разрыдаться в машине, в спальне, ванной – где угодно, только не при них.