Токио. Долго и счастливо

– Даже не знаю. Все то замечательное, что там есть – жители, предсказуемость, – вместе с тем и ужасно. Например, на Мейн-стрит полно магазинчиков, продающих всякие безделушки. В одном из них стоял стеллаж с радужными брелоками, на которых были написаны имена. Кстати, он и до сих пор там есть. – Смотрю на Акио – он весь внимание. – Когда мне было восемь, мне очень хотелось подвеску. Но вскоре я заметила, что моего имени среди них не было. Всякие Карлы, Линдси и Эмили – все, кроме Изуми. Я упрекала маму, взъелась на нее. «Почему ты не назвала меня Оливией или Эйвой?» Я возненавидела свое имя. И все это случилось прямо посреди магазина. Уж сцены я умею закатывать. – И лукаво улыбаюсь.

– И что сделала ваша мама?

Я снова сгибаюсь.

– Она просто приняла это. В конце концов я успокоилась, и уже в машине она мне объяснила, что ее родители погибли в ужасной автокатастрофе летом перед ее отъездом в колледж. Как сказала мама, она не могла дать мне ничего, что напоминало бы мне о моих корнях, кроме имени. Больше к этой теме мы не возвращались. Но с тех пор я стала называть себя Иззи. Я выбросила часть себя, чтобы было проще для людей, для меня. Порой просто не хочется головной боли, понимаете?

– По правде говоря, нет. Но я очень сочувствую. – Голос Акио низкий и серьезный. Я опускаю голову и смотрю на колени. Вдруг он накрывает мою руку своей. – Хотя вам нечего стыдиться. – Замолчав, он сжимает мне пальцы, а затем отпускает. – Если бы я мог, я бы взял ваши печали и закопал их глубоко-глубоко.

Ничего себе.

– Вы что тут, сидите и практикуетесь в красноречии?

С невозмутимым видом, глядя мне в глаза, он произносит:

– Да. Именно этим и занимаются все императорские гвардейцы. По средам у нас тематические встречи. Мой приятель Ичиро специализируется в основном в хайку[82].

Улыбаюсь. Интересно, многим ли дано услышать, как шутит Акио, оценить его сухое чувство юмора? Думаю, я одна из избранных.

– Какое ужасное времяпрепровождение, – отвечаю я.

– Я доложу своему шефу о ваших беспокойствах.

Ухмыляюсь.

– Приятно вновь видеть вашу улыбку. – И, потерев рукой затылок, он спрашивает: – Вы устали?

– Ни капельки.

Обернувшись, Акио смотрит через огромные окна в темноту, на лежащий за ними сад.

– Когда я не мог уснуть, мама всегда выводила меня на прогулку и мы считали звезды. Хотите попробовать?

Играя со шнурками на капюшоне, с улыбкой киваю:

– Почему бы и нет.

Незаметно пробираемся на улицу. Легкий ветерок качает верхушки деревьев. Свежо, но не холодно. Темно и тихо; слышится только стрекот сверчков и наше дыхание.

В небе пролетает самолет, мигая красно-белыми лампочками. Поднимаю голову.

– Всякий раз, когда вижу воздушное судно, спрашиваю себя, куда оно направляется, кто там внутри.

Акио тоже смотрит вверх. Вижу его силуэт в профиль.

– Это коммерческий лайнер. Быть может, этот двухмоторный региональный самолет направляется в Токио.

Вздыхаю.

– Ну вот. Не так романтично, как я думала.

И снова идем вперед, в глубину сада. Дворец скрылся за деревьями.

– Значит, самолеты? – Вспоминаю о моделях в его комнате.

– Два года назад, – говорит он, – когда я закончил учебу, я решил пойти в Воздушные силы самообороны Японии.

Изменяюсь в лице:

– Как же вас сюда занесло?

Его шаг замедляется.

– Мы никогда об этом не разговаривали, но в воздухе всегда витала надежда, что после моего возвращения я пойду по следам отца и стану императорским гвардейцем. Потом заболела мама, и папе пришлось уволиться. Я выполнил свой долг.

– Несправедливо.

– Так и есть, – выдыхает он. – Но мои родители были уже не так молоды, когда я появился на свет. Ну, вы понимаете: послевоенное поколение, почитающее павших, дисциплину и долг.

– Ого. Гиму. – Японский язык полон нюансов. В нем существует великое множество слов, обозначающих долг, среди которых гиму – обязательство самого высокого порядка перед семьей или государством длиною в жизнь.

– Да. Гиму, – соглашается Акио. – Мой отец непростой, но хороший человек. Он любит маму, хотя и выражает свои чувства довольно странным способом. Однажды я слышал, как он приказывал матери не умирать без него. Мы, Кобаяши, совсем не автократичны. – И проведя рукой по голове: – Его мечты подходят к концу, а моим бы только следовало начать исполняться.

Над нами арочный мост. Скрещиваю руки.

– Я всегда считала, что мир принадлежит мне, но ошибалась. Это я принадлежу миру. И иногда… я так думаю, что иногда, совершая выбор, мы должны помнить об этом.

– Именно, – тяжело вздыхает он.

Вот мы на мосту, наши шаги эхом разносятся по широкой деревянной палубе. Акио идет следом за мной. Я подхожу к краю и останавливаюсь у поручня с наконечниками в форме перевернутого колокола. Вода внизу омывает усыпанный галькой берег. Даже в темноте от открывающихся видов захватывает дух. Поворачиваюсь к Акио, не в силах сдержать улыбку. Настроение до сих пор приподнятое. Он стоит посреди моста, не сводя с меня глаз. Жесткие линии его лица смягчаются.

– Изуми, – произносит он. – Подойдите сюда.

Отзываюсь. Оказавшись перед ним, вздергиваю подбородок.

– Да?

– Вам знакомо понятие гиму. А слышали ли вы про ниндзё?