Токио. Долго и счастливо

– Изуми. – Я останавливаюсь не оглядываясь. Но при одном воспоминании о нашем обжигающем поцелуе вся свечусь. Чувствую в ладони кусок бумаги. Сжимаю ее в кулак.

В вагоне нахожу свободное место в углу и сажусь спиной к двери. Осторожно разворачиваю записку. Пять строк. Тридцать один слог. Вака. Стихотворение от Акио.

Земля забудет,
Я запомню навсегда
Караоке-бар,
Аптеки, чашки чая
И блюдца с дораяки.

Подъезжаем к станции, и мы с Еси расходимся в разных направлениях.

Я направляюсь в Императорский дворец. Улицы, украшенные красными флагами с золотыми хризантемами, готовы к празднованию дня рождения императора. В воздухе витает эйфория, все рассчитано на то, чтобы пробудить гормоны счастья и заставить поверить, будто мир – удивительное и сказочное место. От нервов в животе все сжимается. По сравнению с Токио, в Киото все казалось таким простым, особенно учитывая то, что я так и не поговорила с отцом с момента его возвращения. Мы переписывались, но я отвечала ему расплывчато, в общих словах. Я больше не злюсь на него, но о некоторых вещах лучше разговаривать вживую. Или, быть может, просто избегала разногласий… Пожалуй, так и есть. Я в своем репертуаре. Рядом со мной на сиденье лежит свиток, перевязанный красной веревкой. Это подарок для него.

Марико, уловив мое расположение духа, молчит. Какая же она умная. Мы подъезжаем к дворцу; Акио открывает мне дверь, но я не спеша расправляю темно-синее платье и разглаживаю подол. Я так долго тяну время, что отец сам выходит на порог и ждет.

– Ему понравится ваш подарок, – произносит Марико.

– Наверное, – отвечаю я, напоминая сама себе, что от его мнения мир не остановится и не закружится быстрее.

– Ита-а-ак, я выхожу из машины, хорошо? – медленно произносит Марико. – И помните: у нас запланирована примерка платья на празднование дня рождения императора. Ровно в одиннадцать. – И выходит. Проходя мимо отца, она кланяется.

Досчитав до пяти, следую за ней. В одной руке держу свиток, другую приподнимаю в знак приветствия.

– Добрый день, – говорю. Акио стоит позади меня. Его небольшое стихотворение спрятано в кармашке платья. Напоминание, которое всегда со мной.

– Изуми, здравствуй, – в ответ говорит отец. Мы смотрим друг на друга, как во время нашей первой встречи.

– Как прошла поездка? – интересуюсь я, идя ему навстречу. Дверь машины закрывается. Мне не нужно оборачиваться, я и так знаю: Акио ушел. Шарканье ног, багаж разгружен, и императорское авто уезжает.

– Хорошо, – говорит отец. – А ты как съездила?

– Хорошо, – отвечаю я, щурясь от яркого утреннего солнца.

– Что это? – Отец указывает на свиток.

– Ах, это. – Моя рука сжимает его чуть крепче. – Э-э-э. Честно говоря, это подарок для вас.

– Ты привезла мне подарок? – хлопает глазами отец.

– Ну да. Так, ничего особенного. Я сама его сделала. – Вспоминаю антикварную кушетку в гостиной, подаренную французским послом; часы Patek Philippe на его руке от императора; конюшню с полудюжиной арабских скакунов от султана Брунея.

Он переваливается на пятки, выражение его лица заметно смягчается.

– У меня для тебя тоже кое-что есть.

– Для меня?

– Подарок в кабинете. Зайдем, как ты считаешь?

Дворецкий открывает дверь. Чувствую знакомый запах Восточного Дворца, легкий и свежий, с нотками цитруса. Приятно снова оказаться здесь. Кабинет моего отца все тот же, за исключением одной детали. Смотрю на орхидею, стоящую у него на подоконнике. Она завернута в бамбук и перетянута нитью с фиолетовой кисточкой. Узкие продолговатые листья желто-зеленого цвета с полосками напоминают тигриный хвост. Крошечные белые цветки издают тонкий аромат.

– Фукиран, – поясняет отец. – Выращивается со времен Эдо, преподносился феодалами в качества подарка сегуну или императору. – Он закрывает дверь.

– Знаю. – Я улыбаюсь, потому что узнала его. У мамы в комнате над тумбочкой висит гравюра. Неофинетия серповидная. – Мамин любимый цветок.

– Да. – Поднимаю голову. Улыбка отца немного застенчивая, настороженная. – Я выращиваю их для нее.

Делаю вид, что ничего не происходит, позабыв про сверток в руке.

– Неужели? – Я знала. ЗНАЛА.

Пройдя вперед, отец сжимает кисточку.

– Ты сразу все поняла, как только увидела оранжерею. – Он пожимает плечами, лицо задумчиво. – Думал, так я смогу быть к ней ближе. Когда-то это работало, мне хватало воспоминаний. Но вот ты здесь, и теперь все иначе. Я не должен отрекаться от другой части себя. Вот почему я попросил садовника посадить здесь орхидею. Мне бы хотелось соединить во мне настоящем этих двоих: того, кем я был раньше, с тем, кем являюсь сейчас. Как думаешь, это возможно?

У меня в горле пересохло.

– Думаю, возможно все.

Он кивает, хмуро глядя в пол.

– Я рад, что ты вернулась. Мы расстались нехорошо. Насчет свадьбы. Моя реакция… Прошу прощения, я был зол и…