Токио. Долго и счастливо

Невозможно думать, когда он смотрит на меня таким взглядом. Ломаю голову.

– Ниндзе?

– Ниндзе – это человеческая эмоция, зачастую противоречащая гиму. Классический пример – самурай, влюбленный в дочь сегуна. Связанный долгом, он не может действовать так, как велит ему сердце.

– Или императорский гвардеец, который мечтает сменить карьеру, но из-за обязанности перед семьей не может? – спрашиваю я.

Кивнув, он подходит ближе ко мне.

– У меня есть для вас предложение.

– Неужели?

– Как бы вы отреагировали, если бы я попросил вас быть просто Изуми? А я – просто Акио. Никаких званий. Никаких обязанностей. – Он замолкает. Вижу, как напрягаются мышцы на его шее. – Что, если бы мы поддались ниндзё?

– Я бы сказала, что это практически наш долг как жителей Японии.

Он вскидывает голову.

– Только сегодня?

– Только сегодня, – шепчу я.

– Вот и хорошо. – И протягивает мне руку.

Обвиваю пальцами его ладонь. Перехватывает дыхание. Ночь кажется упоительно бесконечной. За руку он притягивает меня к себе. Чувствую, как его грудь пышет теплом.

Медленно он приближается губами к моему уху.

– Вы нравитесь мне в моей толстовке.

– М-м?

Его руки опускаются мне на талию и скользят вверх.

– Это замечательно, потому что я планирую забрать ее себе… – замолкаю на полуслове, вот-вот перехватит дыхание. Воздух. Мне нужен воздух. Он проводит пальцами по ключицам, по лицевой стороне толстовки.

– Не могу поверить, что когда-то считал вас глупой. – Большими пальцами он ласкает мне щеки. – Каким я был дураком, что не сразу заметил, как вы прекрасны.

Нащупываю пуговицы его приятной рубашки. Мне нужно выговориться, снять груз с плеч.

– Раз уж мы заговорили о прошлых обидах, думаю, мне нужно вам признаться, что как только я приехала в Японию, то первым делом вынула из досье ваше фото и закрасила черным зубы.

Стоя все так же близко, он посмеивается. Тепло его прикосновений проникает сквозь ткань моей одежды. Мы раскачиваемся из стороны в сторону в танце под звуки струящейся воды.

– Правда?

Вздрогнув, утыкаюсь лицом ему в грудь.

– И это не все. Еще я подрисовала парочку сережек в форме пениса. По правде говоря, вышло очень даже мило, без излишеств. Изящно и со вкусом.

Он с глубокомысленным видом кивает.

– Полезная информация. Что-нибудь покрупнее выглядело бы слишком вульгарно.

Губы дрожат, и я поднимаю взгляд.

– Извини.

После напряженного молчания он спрашивает:

– Что-нибудь еще? – Его глаза ярко и лихорадочно блестят.

Качаю головой.

– Нет, думаю, это все.

Он гладит меня по щеке.

– Хорошо. Потому что прямо сейчас я вас поцелую.

Акио – человек слова. Медленно, ласково, нежно он прикасается губами к уголкам моих губ. Отодвинувшись, он улыбается и вздыхает. Мое сердце разочарованно вздрагивает.

– И это вс…

Он больше не медлит. Крепче вцепляюсь в него руками, понимая значение слова раствориться. Наши носы соприкасаются, и мы впиваемся друг в друга губами. Чувствую его колючую кожу, взмахи его ресниц. Между нами возникает что-то вроде диалога. Он выдыхает, я вдыхаю.

Звуки растворяются в тишине. Только мы. Изуми. Акио. И великолепная ночь.

23

Еси остался в Киото еще на несколько дней. Мы гуляем по городу, заглядываем в разные местечки, бродим по узким улочкам, вдоль которых стоят крытые черепицей магазинчики. Два дня подряд мы ужинаем в «Макдональдсе», заказываем бургеры с креветками, сэндвичи с курицей, сладкую кукурузу и шака-чики – жареную курицу в бумажном пакете с приправами на выбор. Через сорок часов все веселье заканчивается.

Мы вместе возвращаемся в Токио. На обратном пути в поезде чего только не случилось. На полпути хорек Еси, выскочив из клетки, устроил переполох. Мне не нравится наблюдать, как императорские гвардейцы гоняются за зверем по вагонам. От слова совсем.

– Я из этого крысеныша воротник сделаю, – угрожает Рейна, возвращаясь на свое место. На лбу ее проступил пот, а черный костюм весь в белой шерсти. Обеими руками вцепившись в хорька, императорский гвардеец пытается засунуть его обратно в кожаную сумку с монограммами.

Еси надувает губы.

– Не могу поверить, что ты способна на такое с нашим любимым ребенком.

Рейна не отвечает, но ее суженные глаза говорят сами за себя. Я от всей души надеюсь, что ты умрешь.

Я поднимаюсь с фиолетового сиденья, покрытого плюшевым бархатом, и, взяв из бара бутылочку Pocari Sweat, отыскиваю между вагонами Акио.

– Ваше Высочество, – кланяется он. Мне нравится, как изменился тон его голоса со мной. Он стал ниже, мягче, теплее. Идеально сидящий на нем костюм застегнут на все пуговицы. Но теперь я знаю, каков на ощупь этот накрахмаленный воротник.

Открываю баночку и протягиваю ему.

– Уверена: терпение Рейны к Еси уже на исходе. – Он берет у меня из руки напиток. Наши руки соприкасаются, и мы замираем. Секунда. Две. Три – и мы расцепляемся.

– Гиму, – с горечью говорю я. Это слово возвращает нас обоих на землю. Только не здесь. Не сейчас. Быть может, никогда.

– Конечно. Гиму. – Он откашливается.

Повернувшись, направляюсь назад в вагон.