Первым государственным деятелем, который таким образом сформулировал свои задачи, был Лев Троцкий. После триумфа в Гражданской войне почти на всей территории бывшей Российской империи, его правительство смогло национализировать землю, промышленность и торговлю, осуществив марксистские рецепты со скоростью, к которой они не были предназначены. Утописты полагали, что поведение людей и прочие элементы надстройки изменятся вслед за преобразованием базиса. Но люди не стремились меняться, и с этим теперь должна была справиться «наука» – психология, педагогика, психоанализ, педология, психотехника. Теперь на эти области пси-науки – необходимую, но все еще недоработанную добавку к победившему марксизму – обращали свои надежды интеллектуалы, пришедшие к власти в огромной стране под руководством Троцкого и его товарищей. Теперь все, что случалось со вверенными им институтами и их собственными семьями, им пришлось понимать на этом двойном языке. Так фрейдомарксизм стал семейным романом с очень несчастливым концом – историей биологических и духовных детей Троцкого: несбывшихся обещаний, трагических убийств и самоубийств, сенсационных и нерешенных загадок.
Троцкий интересовался психоанализом со времен своей эмигрантской жизни в Вене в 1906 году, где он создал газету «Правда». Его ученик и заместитель главного редактора «Правды» Адольф Иоффе был профессиональным террористом, который только что бежал из российской тюрьмы и страдал от многочисленных неврологических симптомов. В Вене Иоффе стал пациентом Альфреда Адлера, ученика Зигмунда Фрейда, который вскоре – больше по политическим, чем по другим причинам, – взбунтовался против своего наставника. Адлер был женат на Раисе Эпштейн, русской эмигрантке и радикальной социалистке. Она дружила с Троцким и переписывалась с ним на протяжении десятилетий; более того, в 1920‐х годах она несколько раз посещала СССР. Одна из дочерей Адлера, Валентина, так сильно желала строить социализм, что эмигрировала в Советский Союз и погибла там. Другая дочь, Александра, эмигрировала, наоборот, в Соединенные Штаты. Она стала видным психотерапевтом в Нью-Йорке, одним из ранних экспертов по посттравматическим состояниям.
Встреча с русскими революционерами была формирующим опытом для Адлера. В 1909 году он выступил с докладом «Психология марксизма» на собрании Венского психоаналитического общества. Этот доклад, в котором был представлен клинический случай Иоффе, вызвал несогласие многих членов общества, которые, как и сам его основатель Фрейд, в политическом плане были намного правее Адлера и тем более Иоффе. Образцовый для психологии Адлера случай Иоффе действительно очень отличался от любимого кейса Фрейда – ленивого, развращенного русского дворянина Сергея Панкеева, более известного как Человек-волк. Во многих отношениях фрейдовская история Панкеева, которая рассказывала о необычной сексуальности героя, перемещая ее в безопасные сферы фантазии, была ответом на марксистскую историю Иоффе, которая у Адлера подчеркивала волю к власти и реальность общественной борьбы. В нашем календаре пси-науки мы можем отметить 10 марта 1909 года, когда Адлер сделал свой доклад об Иоффе, как дату рождения фрейдомарксизма.
Возвращаясь в редакцию «Правды» прямо с кушетки Адлера, Иоффе делился своими переживаниями с Троцким, который позже написал с хорошей долей юмора: «В обмен на уроки психоанализа я проповедовал Иоффе мою теорию перманентной революции». Позже Иоффе был снова сослан в Сибирь. Он сумел практиковать там психоанализ среди каторжан и, что еще более удивительно, публиковать свои результаты в московском психиатрическом журнале. Со своей стороны, Троцкий вспоминал: «в течение нескольких лет моего пребывания в Вене я довольно близко соприкасался с фрейдистами, читал их работы и даже посещал тогда их заседания»[590]
. Конечно, Троцкий был только наполовину фрейдистом, примерно как Фрейд был только наполовину большевиком. Порой, однако, Троцкий хотел большего. В духе пси-науки он мечтал объединить две перспективы – нисходящий взгляд психоанализа и восходящий взгляд физиологии. В известном письме 1923 года он советовал Ивану Павлову (нобелевскому лауреату и, вероятно, самому известному ученому среди тех, кто остался в России после революции) интегрировать психоанализ с научной физиологией. Троцкий верил, что научная истина и политическая воля объединятся, чтобы преобразить человеческую природу и построить рациональный рай. Как он говорил позже, «вдохновенная рука Зигмунда Фрейда, гениального человека, открыла новые способы подчинить самые глубокие силы души преобразованиям, основанным на разуме и воле»[591]. В противоположность Фрейду с его противопоставлением победоносной науки и неисправимой природы человека, Троцкий видел в психоанализе столь же многообещающий способ изменить мир, что и в других авангардных созданиях науки, которые он знал и любил, например в электростанциях или бронепоездах.