Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

На деле психоанализ был и остался индивидуальным ремеслом, а не индустриальной наукой. И все же правительство Ленина и Троцкого поддержало Российское психоаналитическое общество, члены которого в начале 1920‐х годов составляли одну восьмую Международной психоаналитической ассоциации. Троцкий спонсировал Государственный психоаналитический институт, который действовал в Москве с 1922 года, а также поддерживал более практические области пси-науки, такие как «психотехника» (применение психологии в промышленности и военном деле), признанным лидером которой был Исаак Шпильрейн, старший брат психоаналитика Сабины Шпильрейн, потом расстрелянный как троцкист; и «педология» (прикладная психология детства), которую возглавлял Арон Залкинд, ученик Альфреда Адлера; позже он умер от инфаркта, прочтя известный указ о педологических извращениях. Радикальная политика нуждалась в радикальной психологии и способствовала ее становлению. Сливаясь с общественной властью, высокая культура должна была стать инструментом революционных преобразований, которые изменят личности, закалят характеры и, наконец, преобразят старую, изношенную природу человека[592]. И иногда это получалось. В своих мемуарах, написанных двадцать лет спустя, Троцкий описал, как изменился Иоффе в руках Адлера.

Тяжелый пациент, который был настолько тревожен, что не мог говорить по телефону (Троцкого явно забавлял этот симптом), Иоффе стал оратором, администратором и дипломатом. Вместе с Троцким Иоффе руководил переворотом 1917 года в Петрограде, а затем был главой советской делегации на злополучных переговорах в Брест-Литовске. Психоанализ помог Иоффе, писал Троцкий, – но революция помогла ему еще больше, добавлял он. В 1924 году Иоффе был отправлен обратно в Австрию, теперь в качестве посла СССР в Вене. Юрий Каннабих, московский психиатр и последний президент Российского психоаналитического общества, сопровождал Иоффе в качестве его домашнего врача. Но в 1927 году Троцкий окончательно проиграл соперничество со Сталиным. Иоффе покончил жизнь самоубийством. Перед тем как выстрелить в себя, он написал удивительно сильное письмо Троцкому, умоляя его продолжать борьбу. Неясно, был ли с Иоффе в те последние его дни Каннабих; в то время он работал над своей «Историей психиатрии». Опубликованная в 1928 году в Ленинграде, эта книга оказалась первым исследованием предмета, который станет модным полвека спустя.

Новый Лаокоон

Судьба Троцкого в эмиграции была подвержена «политически бессмысленным актам голой мести», как он сам это формулировал. Подобно Лаокоону в древнем мифе, жертва должна была увидеть смерть любимых детей прежде, чем собственную. Двое детей Троцкого умерли во время медицинских процедур, которые выполнялись русскими эмигрантами в Европе. Его старший сын, Лев Седов, которым отец имел все основания гордиться, умер в 1938 году в русской хирургической клинике доктора Симкова Париже (скорее всего, он был отравлен). Троцкий сразу увидел в его смерти политическое убийство. Преодолевая бесчисленные препятствия, Седов выпускал в Берлине «Бюллетень оппозиции», главный орган международного троцкизма. «Он был мне не только сыном, но и лучшим другом», – писал Троцкий[593]. Он обвинял в убийстве сына сталинских агентов, включая самого Симкова. В заявлении французскому следствию Троцкий рассказал жуткие подробности. Вскоре после гибели сына Троцкого двое сыновей самого Симкова погибли, став жертвой обвала в горах. Пока судьба мальчиков не была выяснена, Симков заявлял в интервью, что они были похищены троцкистами в отместку за Седова. «Эта гипотеза поразила меня в свое время своей чудовищностью»[594], – писал Троцкий. Для Симкова и его окружения такая гипотеза была в порядке вещей.

Позже многолетний друг и соратник Льва Седова Марк Зборовский (по кличке Кант) сдался в плен американцам и подтвердил худшие подозрения: он сам принимал участие в организации этого убийства. Переехав в США, он продолжал шпионить за американскими троцкистами; в 1956 году ему пришлось дать показания Сенату, позже он посидел в американской тюрьме. Потом Зборовский стал видным ученым-антропологом и был близок к Маргарет Мид, хоть та наверняка знала о его прошлом. Выходец из Умани, Зборовский стал соавтором известной книги о еврейских штеттлах[595]. Как ведущий представитель американской пси-науки он потом стал экспертом в области исследований боли. Из этого круга выйдет много интересных исследований, среди них печально известная гипотеза о том, что политическая система русских и их национальный характер определяются способом туго пеленать детей[596].