Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Главный герой «Атланта», технический гений Джон Галт, выступает с радиообращением к нации. Он объясняет кризис лживой социальной теорией и предательством американской традиции. Он обращается не ко всем, но только к тем, кто умен и богат или был бы богат при другом режиме. Он призывает к национальной забастовке собственников, менеджеров и инженеров. Вы в правительстве считаете нас бесполезными эксплуататорами: что ж, мы перестаем эксплуатировать, говорит он социалистам. Теперь, когда мы перестанем работать, мир станет совсем таким, каким вы хотели его увидеть. Все беды, которые вы принесли миру, суть результат вашего непонимания того, что А = А. Нет ничего более морального, чем рациональность и хороший счет; и ничего более аморального, чем мистические призывы к всеобщему благу, подкрепляемые инфляцией. Всякий диктатор есть мистик, и всякий мистик есть потенциальный диктатор. Социализм пытается загнать людей обратно в рай, где они стали бы роботами, лишенными знания, творчества и радости. Я, говорит Джон Галт, не испытываю вину за свое знание. Я не буду жертвовать собой ради других и не хочу принимать их жертвы. Я горжусь своим телом, своей собственностью и плодами своего труда. Древние и новые учителя социализма расщепили человека на тело и душу. Они отрицают целостность реальности, духовность секса, творческий характер материального труда. От этого страдаем мы – изобретатели, авторы, творцы цивилизации. Нас объявили аморальными людьми, а наше творчество недостойным делом. Пусть живут без нас. Мы объявляем забастовку. В этой многостраничной речи Алиса Розенбаум высказала все, что привезла из ленинской России в рузвельтовскую Америку.

Несомненно, это лучшая из формулировок философской и политической позиции Рэнд. Одним из ее преданных читателей был Людвиг фон Мизес – уроженец Львова, австрийский экономист и еще один беженец в США. Влиятельный деятель неолиберального движения, в письме Рэнд он так пересказал идею «Атланта»: «Вы имели смелость сказать массам то, что им не скажет ни один политик: они принадлежат к низшему уровню существования и обязаны любым улучшением условий этого существования усилиям тех, кто лучше их»[691]. Согласно этой картине мира, элита – несколько тысяч человек – своим талантом сумела добиться хорошей жизни для себя и своих семей, а попутно создала стабильную и удобную среду обитания для миллионов, лишенных этого таланта. Но массы оставались неблагодарны, облагая этих людей налогами и отвлекая их дебатами. В этом ракурсе, капиталистическая элита считала себя дискриминируемым меньшинством. Философы часто основывали свои дискурсы на потребностях угнетенных, будь то бедные, женщины или гомосексуалы; теперь ими стали капиталисты. В тот момент для либертарианской логики имелись некоторые основания. Послевоенные десятилетия были редким в истории капитализма моментом, когда социальное равенство росло, а не уменьшалось: то было «Великое ускорение», как называют этот момент экономические историки[692]. Причины этому редкому сочетанию роста равенства с ростом продуктивности были скорее политическими, чем технологическими: создав «государства всеобщего благосостояния», страны Запада добились победы в холодной войне; потом их можно было демонтировать. Инженеры и ученые играли в этом свою роль, но главные выгоды от экономического роста получали собственники и менеджеры. На одного талантливого инженера-предпринимателя вроде Джона Галта (Джеймса Уатта, Стива Джобса, Илона Маска) всегда приходились тысячи безликих акционеров и распорядителей с магистерскими степенями по бизнес-администрации, чей совокупный доход был бесконечно выше того, что доставалось этим одиночкам, и миллионы инженеров и ученых, честно делавших свое дело на грани выживания. Представить капитализм середины ХХ века – корпоративное принятие решений, доминирование нефти и финансов, опережающий рост рент в отношении зарплат – как царство творческого интеллекта было сильным преувеличением. С тех пор все изменилось так, что эта идея стала просто абсурдной.

«Атлант» кончается вскоре после этой речи, в которой Джон Галт объявлял всеобщую забастовку собственников; и правда, автору не много осталось сказать. Пытаясь спастись, правительство пытается назначить Галта экономическим диктатором. Тот отказывается от сотрудничества. В надежде склонить его на свою сторону, правящие социалисты используют все средства, от подкупа до пытки. Как в советском романе, наш герой преодолевает все соблазны и страдания. Как в голливудском фильме, конец у истории счастливый. Америка свергает социалистов и вся становится как Джон Галт. Антиутопия Рэнд кончается так же, как все прочие произведения жанра начиная с «Мы, живые»: картиной жуткого крушения нового мира, построенного на искусственных законах равенства и несвободы.