Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

По-видимому, именно Розанов и его «Люди лунного света» помогли юному Набокову разобраться в проблеме столь удивительной и столь близкой. Проследим разнообразные ссылки на этот недооцененный источник[858]. Понимание Николая Чернышевского в «Даре» очевидно зависит от понимания его Розановым:

Почти так же прекрасно, как лицо Рафаэля, лицо, horrible dictu, Чернышевского ‹…›, проводившего в «Что делать?» теорию о глупости ревнования своих жен: на самом же деле, конечно, теорию о полном наслаждении мужчины при «дружбах» его жены ‹…›. Значение Чернышевского в нашей культуре было, конечно, огромно. Он был ½-урнинг, ¼-урнинг, 1/10-урнинг[859].

Как Розанов в приведенной цитате, Годунов-Чердынцев приступает к Чернышевскому, начиная с портрета, но рафаэлевский образ заменен «портретом жидкобородого старика»[860]. Новый текст воспроизводит и преображает текст предшественника, следуя эдиповской борьбе между благодарностью предшественнику и тревогой за собственное бытие, – и снимает эти полюса в ироническом синтезе. Набоков писал о гомосексуальном Яше Чернышевском с отсылкой к его знаменитому однофамильцу:

мне иногда кажется, что не так уж ненормальна была Яшина страсть, – что его волнение было в конце концов весьма сходно с волнением не одного русского юноши середины прошлого века, трепетавшего от счастья, когда, вскинув шелковые ресницы, наставник с матовым челом, будущий вождь, будущий мученик, обращался к нему (52).

«Волнение» русских юношей рассказано совсем по Розанову, и столь же близко к этому источнику рассказана в «Даре» история несчастного брака Чернышевского. Вслед за Розановым Набоков удивляется, что Чернышевский не побил жену и не отомстил за ее измены, а, наоборот, попытался «реабилитировать жену» в «Что делать?» (264). Набоков готов и прямо ссылаться на предшественника:

опять мелькнуло склоненное лицо Н. Г. Чернышевского – о котором он только и знал, что это был «шприц с серной кислотой» – как где-то говорит, кажется, Розанов – и автор «Что делать?» (195).

Еще одна ссылка на ту же розановскую тему замаскирована таким же шахматным способом. Карикатурный Христофор Мортус начинает свою рецензию так: «Не помню кто – кажется, Розанов, говорит где-то» (188). Еще нам сообщают, что «в частной жизни» Мортус был «женщиной средних лет». Кем бы ни был(а) прототип Мортуса[861], указание на сексуальную амбивалентность очевидно так же, как связь этой темы с Розановым.