Толкования на русские народные сказки. Заветы древней мудрости

Царь на слёзы её сжалился, по прошенью помиловал. Она в радости вскрикнула, обнимать сестёр бросилась. Царь глядит, изумляется. Взял красавицу за руки, говорит ей приветливо:

– Я почту доброту твою, отличу красоту твою. Хочешь ли быть мне супругою, царству доброй царицею?

– Царь-государь! – отвечает красавица. – Твоя воля царская, а над дочерью воля отцовская, благословенье родной матери. Как отец велит, как мать благословит, так и я скажу.

Отец в землю поклонился, послали за матерью – и мать благословила.

– Ещё к тебе слово, – сказала царю красавица, – не отлучай родных от меня. Пусть со мною будут и мать, и отец, и сёстры мои.

Тут сёстры ей в ноги кланяются: – Недостойны мы! – говорят.

– Всё забыто, сёстры любезные! – говорит она им. – Вы родные мне, не с чужих сторон, а кто старое зло помнит, тому глаз вон!

Так сказала она, улыбнулась и сестёр стала поднимать. А сёстры в раскаянье плачут, как река льются, встать с земли не хотят. Тогда царь им встать приказал, кротко на них посмотрел, во дворце остаться велел.

Пир во дворце! Крыльцо всё в огнях, как солнце в лучах. Царь с царицею сели в колесницу, народ бежит:

– Здравствуйте, – кричат, – на многие века! (Аф., 569).

Сказка-притча о примирении на Руси старой и новой веры, вероятнее всего, возникла в старообрядческой среде, уже после Раскола, но её основная мысль может восходить и к раннему Средневековью. В этом случае «старшие сёстры» могут олицетворять не только греков-полууниатов и их русских последователей никонианцев, но соответственно – византийское православие и «русскую веру», восходящую к предхристианству.[65] Образ младшей дочери, «дурочки» соответствует образам Ивана-дурака и Емели-дурака – приверженцев старинных верований (и старообрядческого древнеправославия), «отец» – это великий князь или московский царь.

Смиренную «младшую дочь» (русскую веру) все притесняют, но она безропотно выполняет любые поручения и работы по хозяйству. Даже любящий «отец» называет её «дурой», но всё же привозит ей «с ярмарки» (находит в гуще народа) то, о чём она «с усмешкой» просит: «серебряное блюдечко и наливное яблочко» (сокровища небесно-солнечной веры, которые не ценит даже отец).

Приодевшись в мирские наряды, хвастливые сёстры со смехом спрашивают дурочку, зачем ей такой «гостинец», та отвечает: «Стану я катать яблочком по блюдечку да слова приговаривать, которым научила меня старушка, за то, что я ей калач подала» (отнеслась к ней с почтением). Притча намекает: девушка узнала от «старушки» (хранительницы праотеческих преданий) о древних верованиях, обрядах, «приговорах» (молитвах), о тайнах мироздания. Выражение «катать наливное (красное) яблочко по серебряному блюдечку» означает следить по солнечному календарю за круговым движением небес, постигать истины бытия.

Старшие сёстры желают обрести, «выманить» сокровищам дурочки, та отказывается их «менять» (предавать свою веру). Однако сёстры считают себя носительницами истинной веры, «подговаривают» дурочку «пойти в лес по ягоды» – льстят ей, предлагают вкусить сладостей духовной беседы. Дурочка соглашается, но видит в лесу «заступ» (ловушку) и чувствует недоброе. Сёстры в порыве злобы «убивают» её (обличают и проклинают в споре о вере), затем хоронят «под берёзкой» (обережным деревом праславян), стремясь уничтожить саму память о «дурочке». Отцу старшие сёстры говорят, что она «без вести пропала» (заблудилась духовно, приняв еретическую веру), и её «волки съели» (погубили бесы). Отец верит рассказам старших дочерей, но оплакав младшую, не отдаёт им на поругание её сокровища, запирает «блюдечко и яблочко» в ларце (хранит в сердце), отчего сёстры с досады «слезами обливаются».