Толсты́е: безвестные и знаменитые

«Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережёшь себя от знатных ошибок.

Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.

Зри в корень!

Что скажут о тебе другие, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь?

Плюнь тому в глаза, кто скажет, что можно обнять необъятное!

Если хочешь быть счастливым, будь им.

Бывает, что усердие превозмогает и рассудок.

Лучше скажи мало, но хорошо.

Легче держать вожжи, чем бразды правления».

Впрочем, участие Толстого в литературной мистификации сводилось только к написанию стихов, якобы возникших из-под пера Козьмы Пруткова, а основную роль в создании этого образа исполнял Алексей Жемчужников. Понятно, что шуточные стихи, если бы они были опубликованы за подписью графа Толстого, не прибавили бы ему авторитета в глазах почтенной публики, среди столичных аристократов, но тут был найден весьма удачный ход – объектом насмешек стал выдуманный персонаж, а граф развлекался, как мог, заодно оттачивая мастерство стихосложения.

Лирика Толстого начала 1850-х действительно хороша – многим памятны его стихи:

Колокольчики мои,

Цветики степные!

Что глядите на меня,

Тёмно-голубые?

И о чём звените вы

В день вёселый мая,

Средь некошеной травы

Головой качая?

В ту пору Толстой познакомился с Софьей Андреевной Миллер, в девичестве Бахметьевой, и замечательные строки возникали из-под его пера как бы сами собой, под влиянием романтического чувства.

Но вот что странно – когда читаешь сатирические вирши Алексея Константиновича, возникает впечатление, что их написал совсем другой человек – не тот, что в молодые годы обладал несомненным поэтическим дарованием. Увы, эти его творения стыдно было бы разместить на одной странице даже с баснями Сергея Михалкова. Вот отрывок из «Послания к М.Н. Лонгинову о дарвинисме», написанного в 1872 году, через тридцать пять лет после гибели Александра Пушкина, непревзойдённого автора эпиграммы:

Нигилистов, что ли, знамя

Видишь ты в его системе?

Но святая сила с нами!

Что меж Дарвином и теми?

От скотов нас Дарвин хочет

До людской возвесть средины –

Нигилисты же хлопочут,

Чтоб мы сделались скотины.

В них не знамя, а прямое

Подтвержденье дарвинисма,

И сквозят в их диком строе

Все симптомы атависма:

Грязны, неучи, бесстыдны,

Самомнительны и едки,

Эти люди очевидно

Норовят в свои же предки…

Помимо дремучего невежества и неутолимой злобы, здесь крайне примитивный слог, а уж о рифме и вовсе стоит помолчать. Это сочинение недостойно поэта, написавшего ещё в 1854 году весьма впечатляющее двустишие:

Коль любить, так без рассудку,

Коль грозить, так не на шутку,

Коль ругнуть, так сгоряча,

Коль рубнуть, так уж сплеча!

Коли спорить, так уж смело,

Коль карать, так уж за дело,

Коль простить, так всей душой,

Коли пир, так пир горой!

Литературные критики неоднозначно оценивали поэтическое творчество Толстого. Всеволод Соловьёв в статье 1901 года с восторгом цитировал полюбившиеся ему отрывки из стихов, а Дмитрий Святополк-Мирский, будучи потомком и князей, и графов, весьма нелестно отзывался о поэзии полузабытого к тому времени аристократа. Вот отрывок из его статьи 1926 года в парижском журнале «Вёрсты»:

«Не будучи великим и оригинальным поэтом, способным преодолеть тесные пределы своего выродившегося века, Толстой разделял со своими современниками некоторую техническую неумелость; порою встречалась у него рыхлость и нечёткость ритма, неточность поэтического языка. Но у него было чувство слова, благодаря которому он в конце концов с грехом пополам дотащился до собственного стиля».

В этом «дотащился» ощущается явная издевка, однако пилюлю придётся подсластить, иначе можно вызвать неудовольствие читателей – духовной опорой эмигрантов оставались воспоминания о прежней, навсегда утраченной России:

«Лирика его бывает затрёпанной, в ней много банального и сентиментального, но многие его стихи сохранили всю свою свежесть и даже сегодня производят впечатление восхитительно-чистой росы».

Более сдержанно выражался Юлий Айхенвальд, в начале прошлого века писавший о творчестве Толстого: «Алексей Толстой вторичен. И большинство его страниц, там особенно, где он не отдаётся лирике, написаны на тему…»

Куда благожелательнее было отношение к Толстому, как создателю исторической трилогии – «Смерть Ивана Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович» и «Царь Борис». Святополк-Мирский, отметив, что трилогия «до некоторой степени заслужила свою высокую репутацию», акцентировал внимание на психологии главных персонажей этих пьес:

«Они полны великолепно написанных характеров. Чаще всего они поражают более умом и проницательностью, чем подлинным художественным воображением. Но в образе царя Фёдора Алексею Толстому удалось создать одну из самых интересных фигур в русской литературе».