Том 1

Глубокой ночью немецкие танки прорвались по шоссе, обошли батарею, отрезали тылы, на каждую гаубицу осталось по три снаряда. Связь с дивизионом была прервана. В те часы перед рассветом было особенно тихо, лишь однотонно трещали, звенели в тишине сверчки, и теплая земля вокруг лежала в лунном сиянии, как в светлом дыму. Далеко впереди горел Львов, мохнатое зарево подпирало небо, гасило на горизонте звезды, в урочище после боя горько, печально пахло пороховой гарью, а с полей тяжелой волной иногда накатывал запах цветущей гречихи.

В эту ночь никто не спал на батарее. Солдаты, выжидающе прислушиваясь, сидели на станинах, украдкой курили в рукав, говорили шепотом — все видели, как багрово и широко набухал горизонт по западу.

В тягостном молчании Градусов обошел орудия и неподалеку от огневой сел на пенек, тоже долго глядел на это зловещее зарево, на близкие немецкие ракеты, что, покачиваясь на дымных стеблях, рассыпались в полях. Слева на шоссе тонко завывали моторы, а быть может, это казалось ему — звенело в ушах после дневного боя. Четыре бы новеньких тягача, тех самых, что остались в тылу, отрезанные немецкими танками, — и он решился бы на прорыв без колебаний.

— Лейтенант Казаков! — позвал Градусов, соображая, как быть с людьми и орудиями в создавшемся положении.

Старший на батарее лейтенант Казаков, лучший строевик полка, невысокий ростом, в изящных хромовых сапожках, на которых по-мирному тренькали шпоры, сел на землю возле пенька, покусывая травинку.

— Ракеты кидают, а? — глухо сказал Градусов, всматриваясь в молодое спокойное лицо Казакова. — В кольце мы? Так, что ли, Казаков?

— В кольце, — ответил Казаков, сплюнув травинку в сторону взмывшей ракеты.

— Что ж, Казаков, — Градусов сбавил голос, — надо выходить… До рассвета надо выходить. Как думаешь? Идем-ка в землянку.

— Надо выходить, — ответил Казаков.

В землянке зажгли свечу, загородили вход плащ-палаткой, Градусов развернул карту; медленно и расчетливо выбирал он место прорыва, навалясь широкой грудью на орудийный ящик, водя карандашом по безмятежно зеленым кружкам урочища. Было решено через полчаса снять личный состав батареи и пробиваться к своим, к стрелковому полку, последние снаряды израсходовать, орудия подорвать, прицелы унести с собой.

— Тебе матчасть уничтожить, Казаков. Для этого оставишь с собой одного командира орудия. Я вывожу людей. Место встречи — Голуштовский лес. В Ледичах. Все ясно?

— Абсолютно. — И Казаков не спеша отвинтил крышку фляжки, отпил несколько глотков.

— Что пьешь?

— Водка. Вчера старшина привез. Где-то сейчас наши тылы?

— Точка! — Градусов взял из его рук фляжку и, вышвырнув ее из землянки, жестко повторил: — Точка! Голову на плечах иметь трезвой! И шпоры снять! Не на параде!

Они вышли из землянки. Густой запах гречихи тек с охлажденных росой полей; лунный свет заливал урочище, омывая каждый листок застывших берез. И только слева, на шоссе, отдаленно урчали моторы, и там осторожные вспышки фар косо озаряли безмолвные вершины деревьев. Потом оттуда, совсем рядом, оставляя шипящую нить, всплыла ракета, упала впереди орудий, догорая на земле зеленым костром.

— Подходят, — сказал Казаков и лениво выругался. — Наверно, пора. А то схватят птичку — и пискнуть не успеешь…

— Открыть огонь по шоссе! — приказал Градусов, рванулся к первому орудию, высоким и зычным голосом скомандовал: — Ба-атарея-а! По шоссе три снаряда, за-алпами-и!..

Лунное безмолвие ночи расколол грохот батареи, огненные конусы трижды вырвались из-за деревьев, разрывы потрясли урочище, осыпая листья, росу с берез. И наступила, до боли в ушах, тишина, даже сверчки затаились. Батарея была мертва.

— Приступать, Казаков! — крикнул Градусов. — Расчеты, за мной! Рассыпаться цепью!

На вторые сутки Градусов вывел в Голуштовский лес двенадцать человек, оставшихся в живых от батареи, — девять он потерял, прорываясь из окружения. А когда вошли в украинскую деревушку Ледичи, битком набитую тылами и войсками, и увидели под беленькими хатами запыленные штабные машины с рациями, орудия и танки, расставленные на тесных дворах и замаскированные ветвями, верховых адъютантов с серыми утомленными лицами, когда увидели солдат, угрюмых, подавленных, сидящих в тени плетней, — Градусов почувствовал себя так, точно был обезоружен и гол; и это чувство еще обострилось позднее.

В Ледичах он нашел штаб полка. Майор Егоров, бритоголовый, пухлый, с непроспанными глазами навыкате, сидел за столом и, макая сухарь в чай, завтракал. Ледяным взглядом встретив на пороге Градусова, он отчужденно спросил:

— Где батарея?

Градусов объяснил. Егоров отодвинул кружку так зло, что выплеснулся чай, ударил кулаком по столу.

— Где доказательства? Под суд отдам! Оставить батарею! Без батареи ты мне не нужен!

— Я готов идти под суд, — также заражаясь гневом, проговорил Градусов. — Разрешите повторить: лейтенант Казаков остался, чтобы подорвать орудия. Я вывел из окружения двенадцать человек.

Егоров поднялся, качнув животом стол.

— А если он не подорвет и не вернется? Тогда — что?