Том 1

30.6—44

Старший лейтенант Коршунов снимал серж. Ж. с помкомвзводов. «Вы думаете, из-за вас, серж., буду марать шесть лет своей безупречной службы в армии? Глупо ошибаетесь!» Серж, сказал мне: «Для меня наступил период жестокой реакции».

1.7—44

Вечер. Дождь. Смотришь вокруг, слушаешь, вдыхаешь свежий воздух, и становится на душе как-то спокойно и грустно. От этого все воспринимается острее и глубже, и спокойствие у меня сменяется тихой тревогой, когда опять и опять начинаешь думать о Зиночке. Я каждый день жду, что Зина придет. А сам ведь понимаю — не придет. Она, конечно, по-своему права. (О Зине Григорьев сказал: «У-у, характер!»)

Ну ладно. Хватит. Это действительно как у мальчишки получается.

В разговоре сказал Славке: «Ведь мы с Зинушей опять поссорились!» — и сказал это с дурацкой, конечно, улыбкой и, наконец, покраснел, как скотина. Глупая привычка! Когда я перестану краснеть? Краснели ли великие люди? Как-то не вяжется.

4.7—44

Оставалось две минуты. Две минуты учения в спецшколе! Подумать только! Преподаватель, капитан П., вышел из класса. Невыразимое чувство радости. Хочется кричать, выражая восторг. Прощай, спецшкола!

Будем ожидать распределения по артучилищам! Ура, впереди — неизвестное. Я люблю неизвестное! С какими встретишься людьми?

Вдруг возле спецшколы встретились с Зиной! Покраснел, конечно, как лопух и осёл! О прошлой ссоре ни слова, а потом вспомнили, поговорили и посмеялись. Зина ужасно загорела. Волосы совсем как рожь. Шли куда глаза глядят, а попали на «Свинарку и пастуха» в «Ударник». Я, как военный, без очереди раздобыл билеты, и Зина даже изумилась: «Ого! Ты настоящий кавалер!» А почему бы и нет?

Мы смеялись, смотрели на экран… и друг на друга…»

В дверь постучали.

— Войдите!

— Товарищ майор, ваше приказание выполнено. Лейтенант Чернецов будет у вас через двадцать минут.

Градусов, не отвечая, в раздумье поглаживал подлокотники кресла, а Борис стоял у двери в той позе почтительного ожидания, которая говорила, что он готов выслушать следующее приказание.

— Садитесь, старшина, садитесь. Я хочу с вами поговорить…

С тех пор как Борис стал старшиной дивизиона, то есть по своему положению на целую голову поднялся над курсантами, Градусов, казалось, приблизил его к себе, но в то же время держал на определенном расстоянии, не допуская откровенности. И Борис сел напротив стола, показывая, что понимает приветливость майора как доверие старшего к младшему.

— Вот что, старшина, мне нравится первый взвод, — с медлительной мягкостью заговорил Градусов и, положив крупную руку на страницу Витиного дневника, пояснил: — Во взводе много интересных, способных курсантов, с ясной, как мне кажется, жизненной целью… — Он помолчал, снова погладил подлокотники кресла. — Ну, расскажите мне подробнее, к примеру, о Зимине…

— Я отвечу, товарищ майор, то, что знаю, — сдержанно произнес Борис, безошибочно угадывая, что майор ждет сейчас откровенности и ищет ее неумело, неловко. Но этот порыв у людей, привыкших надеяться на свою власть, мог быть минутным порывом настроения, и Борис знал, что это быстро проходит. — Курсант Зимин очень молодой, наивен. В нем еще много детства. Опыта военного — никакого. Правда, начитан. Учится неплохо.

Борис замолк: этот откровенный разговор с командиром дивизиона настораживал его.